Наша Настенька не была для нас неожиданностью. И все же я считаю, что кто-то очень щедрый сделал мне такой неимоверный, королевский, шикарный подарок.
Беременность моя была, пожалуй, самым веселым и насыщенным периодом моей жизни. Я успела: сдать одну сессию, отчитаться по практике (а всем известно, когда студент пишет отчет по практике – в последнюю ночь перед этим самым отчетом), я успела очень весело встретить Новый год в компании подростков – друзей брата моего мужа, я сдала еще одну сессию, написала диплом, и соответственно данный диплом защитила. Причем для защиты диплома и сдачи госэкзамена я дважды ездила в город Уссурийск (а это два часа на машине туда и столько же обратно). Но вот я здала экзамены, получила вожделенный диплом психолога, но и этих приключений мне показалось мало, на тридцать четвертой (барабанная дробь) неделе беременности я решила прокатиться в деревню. И прокатилась! Туда и обратно, на машине, четыре часа в пути. Причем на обратном пути я поняла, беременность – то проходит, а я так до сих пор и не покапризничала, как положено приличной беременной. Мне вдруг безумно захотелось клубники, до жалости к самой себе, до слез, до полного разочарования в жизни. Мой любимый муж развернул машину, и мы еще целый час возвращались назад, чтобы купить ведро клубники.
Вообще, надо сказать, я была совершенно «не приличной» беременной, вернее, не приличной в глазах врачей в консультации. Сначала, я пугала их признаниями, что у меня ничего нигде не болит, абсолютно не тошнит, и я отлично себя чувствую. Но потом, месяцев в шесть у меня начались отеки и прибавка в весе. Вот тут-то врачи, радостно потирая руки в предвкушении и начали меня лечить от беременности. Я всячески сопротивлялась, но меня все-таки засунули под капельницу. Однако, масенькой моей это не понравилось. Мне тоже. Поэтому я быстренько написала отказ от лечения, выдержала часовую лекцию об опасностях подстерегающих беременную, которая не слушает врачей и не желает лечиться и побежала в Центр охраны материнства и детства на барокамеры. Барокамеры нам понравились.
И вот я вернулась из деревни, посвежевшая, отдохнувшая, и пошла сдаваться к своему врачу. Меня снова «обрадовали» - срочно на сохранение, раскрытие сантиметр.
Две недели я лежала на сохранении. Но вот наступил час «Х». Разумеется роддом, который мне очень нравился, и где я, собственно, и собиралась рожать закрыли на помывку. И естественно, я тоже поехала домой помыться, уговаривая себя, что рожать мне еще рано. Разумеется в тот же день у меня отошли воды. Я зашла в комнату к маме и задумчиво так поинтересовалась: «Мам, а у тебя, когда воды отошли, что-нибудь болело?» Потому что у меня не болело вообще ничего. Абсолютно! И продолжало не болеть еще пару часов. Но мама моя запаниковала, муж мой был на работе (он работает в ночную смену на хлебозаводе). Я методично позвонила сначала любимому, сообщила ему «умирающим» голосом, что кажется, я рожаю, потом вызвала самой себе скорую и прилегла на диван, чтобы пожалеть себя на всякий случай и всплакнуть, вдруг все-таки что-нибудь заболит.
Сначала прибежал с работы мой муж, а потом уже приехала и скорая. И повезли меня в дежурный роддом. Приехали мы туда около одиннадцати ночи. Мне сразу же выдали непонятного вида рубашку, почему сырую, специально их, что ли увлажняют? Потом взяли кровь на сифилис и на СПИД (я подсчитала, за время беременности, я проверялась на предмет этих болезней пять раз). Все это время я лепетала, что мы хотим рожать вместе. Мы действительно хотели и планировали рожать вместе, даже деньги привезли, чтобы заплатить за это лично врачу. Но меня хором убеждали «А оно тебе надо?!» тем временем так же обрабатывали и моего мужа. В конце концов, мне надоело отвечать, что мне действительно надо, и я махнула рукой. Хотя теперь я понимаю, что на самом деле, врачи просто боялись присутствия свидетеля.
Самый запоминающийся момент был из всей предродовой подготовки и суеты, это когда мне сделали клизму и молоденькая сестричка из приемного покоя поинтересовалась у меня, сидящей на унитазе: - Что с мужем-то делать? Я мрачно ответила, что пусть ждет в приемном покое. Она сказала, что в приемном покое холодно и темно, а я пожелала, что бы ему было так же плохо, как и мне в этот момент. Вот тут-то сестричка и рассказала роженице на унитазе анекдот про мужа, который захотел испытать, все, что испытала его жена. Мне сразу так полегчало…
В родзал из приемного покоя я поднималась, как мученик на Голгофу, только креста не хватало. Мне казалось, что сейчас – то и наступил мой конец. Для начала меня посмотрели на кресле и ненавязчиво так спросили: - Ты что-нибудь чувствуешь? Я удивилась: - А что я должна чувствовать? Оказалось, что раскрытие у меня уже пять сантиметров. Я еще раз сильно удивилась, потому что я вообще ничего не чувствовала.
После всех «приятных» процедур меня оставили, наконец, в покое, уложив на жуткую железную кровать (я теперь понимаю, инквизиция не умерла, она процветает в наших роддомах). Сами врачи принялись изучать мою обменную карту, за которой гоняли моего мужа в одиннадцать ночи на другой конец города в роддом, где я лежала на сохранении. Я лежу, мне скучно, схваток нет, книжек нет, почитать нечего, и тут я слышу, как доктора обсуждают продукцию нашего родного «Владхлеба». Разумеется, роженица подала голос со своего одра: - А вот еще бывают полуфабрикаты «пицца», их мой муж делает. Берете такой полуфабрикат… Дальше шла реклама «Владхлеба». Врачи заинтересовались. Видимо, они впервые видели такую ненормальную, которая лежа под капельницей, рекламирует им булки.
Мы еще немного поболтали, после чего врачи пошли досыпать, а я осталась скучать в обществе капельницы. Правда, понемногу я начала что-то чувствовать. Потом это «понемногу» становилось все ощутимей. Я лежала и думала: «Нет, это еще не такая страшная схватка, как все рассказывают. Вот следующую будет посильней, тогда можно будет поорать». На следующей схватке я думала точно также. Потом я уже не думала, я мысленно орала: «наркотиков, мне, наркотиков». Но продолжала молчать и только кряхтела и чертыхалась, потому что жутко неудобно растирать себе поясницу одной рукой, когда в другой руке капельница. Вообще я поняла, для чего рядом нужен муж – что бы не было так скучно. Я ведь лежала совершенно одна, изредка ко мне заходила акушерка и сонно интересовалась: - Ну как? Я пожимала плечами и отвечала: - Нормально.
Дотерпелась я до того момента, пока схватки не начали переходить в потуги. Самое сложное было сдержаться и не тужиться. Пришла акушерка, посмотрела меня, сказала «Ого!» и повела в родзал, неся за мной капельницу, как знамя. В родзале и попыталась сверзиться с табуреточки, с помощью которой надо было взбираться на стол и долго искала те самые поручни, так как было уже половина четвертого утра и жутко хотела спать. Не успела я ухватиться за поручни, как началась следующая потуга, акушерка запричитала: - Не тужься, не тужься! Я почему-то вспомнила фильм «Джуниор» с Арнольдом Шварцнегером и начала дышать как собачка. В тот миг я почувствовала, как что-то выскользнуло из меня, и увидела, как акушерка держит в руках мое чудо, мое сокровище. Но у меня был только идиотский вопрос на уме: - И ЭТО ВСЕ?!!!
Потом пришла врач (видно долго просыпалась, в расчете, что я еще не скоро рожу). Начала меня смотреть. Надо сказать, это было гораздо неприятней, чем сами роды. Но меня интересовало только одно: - Зашивать будете? –спросила я уныло. Врач сказала, что зашивать нечего, так как разрывов нет.
Меня переложили на каталку, сунули грелку со льдом на вдруг сдувшийся живот и под бок положили мою Настю. Меня трясло мелкой дрожью, то ли от усталости, то ли от холода. Мы смотрели друг на друга. И тут я увидела в ее глазах вопрос: - А ты кто?
На утро я пыталась выскочить в приемный покой, поговорить с мужем, та самая сестричка ловила меня за халат, потому что оказалось, что положено лежать, но это уже совсем другая история.