http://www.chinovnic.ru/novosti/net_tela_net_dela.htm

Дело Медкова наглядно показывает, почему российские «правоохранители» стараются не возбуждать уголовные дела в отсутствие трупа, а отсутствие возбужденного уголовного дела по факту безвестного исчезновения Дербышева не позволяет его матери (Морщининой В.М.) считать, что российское государство выполнило свои обязательства по защите права на жизнь и эффективное средство правовой защиты.

17 апреля 2003 года в прокуратуру Новоселицкого района Ставропольского края обратилась с заявлением жительница села Китаевское Марина Медкова о безвестном исчезновении ее 14-летней дочери Татьяны (на фото), которая ушла из дома 12 апреля 2003 года и не вернулась.

Уголовное дело было возбуждено лишь 5 ноября 2003 года, то есть спустя 6,5 месяцев, поскольку следователь неоднократно выносил постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, мотивируя принимаемые решения тем, что пропавшую Татьяну после 12 апреля неоднократно видели в селе Китаевское живой и невредимой, но домой она не вернулась.

19 декабря 2003 года 17-летний Дмитрий Медков, брат исчезнувшей Татьяны, будучи доставленным в местное отделение уголовного розыска, якобы, добровольно сообщил оперативникам Каргалеву С . и Михневу А., что 12 апреля 2003 года он якобы убил и сжег свою сестру Татьяну.

Сразу проверили Медкова на полиграфе, и о, чудо техники – полиграф подтвердил виновность Димы.

Показания Медкова об обстоятельствах убийства Татьяны полностью подтвердил его друг Алексей Хиленко, который, посетив ИВС, заявил, что якобы был очевидцем убийства, видел, как Медков выносил труп Татьяны во двор, на огород, где, якобы, расчленил, а затем сжег в топке бани, а несгоревшие части тела выбросил в реку Толузовку.

Разумеется, после рассказа Медкова об убийстве своей сестры Татьяны он был арестован.

На суде зачитали обвинительное заключение, в котором было указано, что Дмитрий (на фото) дома избил свою сестру; Татьяна упала виском на острый угол батареи и скончалась от полученных телесных повреждений; обстоятельства происшествия и характер травмы были тщательно описаны.

Как указано в обвинительном заключении, Медков признал себя виновным полностью, подробно показал об обстоятельствах убийства и последующего расчленения и сжигания частей тела своей сестры; признательные показания подтвердил на месте происшествия.

14 июля 2004 года судья Иванов Ю.И. решил, что Медков Д.Ю. убил сестру из-за внезапно возникших личных неприязненных отношений и с учетом заключения московской стационарной судебно-психиатрической экспертизы от 5 мая 2004 года, признавшей Медкова невменяемым, назначил ему бессрочное лечение в психиатрической больнице специального типа как особо опасному параноидному шизофренику, страдающему хроническим психическим расстройством.

Кстати, через 4,5 года, в январе 2009 года, было получено совсем иное заключение судебно-психиатрической экспертизы, согласно которому Медков Д.Ю. вменяем, никакой параноидальной шизофренией не страдал, соответственно, заключение от 5 мая 2004 года является ошибкой.

Но постановлением суда от 14 июля 2004 года Медков Д.Ю. был направлен на бессрочное принудительное лечение в Ставропольскую психиатрическую больницу специального типа (за 150 км. от села Китаевского).

Все бы было хорошо для оперов, следователей, прокуроров и судей, совместными усилиями сфабриковавших дело, если бы вдруг 3 декабря 2006 года Марина Медкова не получила письмо от своей «убитой» дочери Татьяны.

Кстати, в связи с таким поворотом этой истории несложно представить, сколько невиновных в убийствах необоснованно сидят ныне в российских колониях при существующем уровне «профессионализма» и «добросовестности» следователей, прокуроров и судей.

Но как ни парадоксально, в данной ситуации не это обстоятельство обращает на себя внимание в первую очередь.

Возмутительно то, как российские власти цинично-покровительственно отнеслись к уголовно-наказуемым прегрешениям своих охранителей (следователей, прокуроров, судей и прочих «специалистов»), сфабриковавших дело, отделавшись от потерявшего здоровье в результате их «деятельности» молодого человека подачкой в качестве компенсации вреда, причиненного социально близкими авторитарному государству субъектами. Но об этом речь пойдет чуть ниже.

В письме Татьяна объяснила матери, что она просто убежала из дома из-за ссоры с ней, произошедшей накануне. Вышла замуж за Умара Таймударова, человека мусульманского вероисповедания, приняла ислам, родила сына и проживает в Дагестане в поселке Шамилькала. Указала свой номер телефона, по которому Марина Медкова сразу же позвонила и убедилась, что дочь действительно жива. Татьяна дозвонилась даже до находящегося на лечении в психиатрической больнице брата Дмитрия.

11 января 2007 года Медков Д. был освобожден от принудительного лечения, получив в 2007 году от государства вторую группу инвалидности, извинения от прокурора и от суда - «смешную» компенсацию вреда в размере 500 тысяч рублей.

Так раскрылась фальсификация этого уголовного дела. Но виновные в многочисленных злоупотреблениях, приведших Медкова на 3 года в психиатрическую больницу специального типа, не понесли существенного наказания, государство отнеслось снисходительно к их злоупотреблениям.

Прокурор Новоселицкого района Кошкидько Г. и судья Иванов Ю. сначала вроде как ушли в отставку. Но не тут-то было. Вскоре непотопляемый прокурор Кошкидько стал прокурорствовать в более престижном районе, а такой же непотопляемый судья Иванов Ю.И. «всплыл» в качестве председателя Кимрского городского суда Тверской области.

Следователь-фальсификатор Алексей Анищенко ушел на повышение в другой регион – от греха подальше.

Все «свои» целы, но особенно - судебные кадры, в том числе судьи, продлевавшие сроки содержания Медкова под стражей. Плохо только Медкову, который стал «Даудом» - у него совсем не осталось здоровья после принудительного лечения. Но кого это интересует, кроме Медкова и его матери?

Интересно, что судья Иванов Ю.И. (на фото) «осудил» Медкова Д. даже без вызовов в судебное заседание как самого Медкова (хотя его доставляли в суд), так и главного свидетеля обвинения – Хиленко А. (якобы вызывали, но не явился). Правда, после многочисленных публикаций в СМИ для очистки до бела мундиров оперов, следователей, прокуроров, а также черных мантий судей была предпринята неудачная попытка найти «козлов отпущения» за грехи «правоохранителей» и судей.

Первоначально виновные были назначены в лице сотрудников уголовного розыска (Каргалев С. и Михнев А.) как наименее защищенные должностями и служебным положением по сравнению с остальными причастными к выявившемуся беззаконию чиновниками от следствия, надзора, психиатрии и правосудия.

Сначала Каргалев С. и Михнев А. были признаны виновными по части 3 статьи 286 УК РФ и им назначено наказание по 3 года лишения свободы условно. Разумеется, они с обвинительным приговором не согласились, обжаловали его, и дело развалилось, а выбивавшие признания опера продолжают трудиться, будучи повышены в званиях.

Вопрос об уголовной ответственности психиатров, упрятавших при пособничестве суда здорового, молодого человека фактически за решетку, где он стал инвалидом, по статье 307 УК РФ за дачу заведомо ложного заключения вообще не ставился и не разрешался.

Возбуждение уголовного дела по факту безвестного исчезновения – весьма редкое явление в российской следственной практике.

Как указывалось ранее, обычно безвестное исчезновение граждан необоснованно оформляется постановлением об отказе в возбуждении уголовного дела; предварительного расследования не производится, процессуальные доказательства не собираются.

В данном случае все-таки состоялось возбуждение уголовного дела, что само по себе похвально, поскольку свидетельствует о редкой решимости «правоохранителей» установить истину при отсутствии трупа. Но надо сказать, что в следующий раз участники и свидетели принятия этого решения, наученные горьким опытом, несомненно, поостерегутся быть столь решительными и принципиальными. Этот случай является поучительным для всех российских следователей.

Важно понять причины, которые привели к столь неблагоприятным последствиям.

Неправильным является вывод о том, что не нужно было вообще возбуждать уголовное дело. Именно об этом пойдет речь в следующем примере (по факту безвестного исчезновения Алексея Дербышева).

Но именно к такому выводу давно пришли российские «правоохранители», действуя в направлении наименьшего сопротивления (минимальной работы), для чего была сформулирована концепция: «Нет тела – нет дела». Однако, как это указывалось ранее, является лишь вуалированием бездействия.

На самом деле при изложенных выше обстоятельствах возбуждение уголовного дела являлось правомерным и обоснованным, а негативные последствия возникли не от факта возбуждения уголовного дела, а в результате профессиональной несостоятельности «правоохранителей», никчемности российского «правосудия» и порочности всей системы российского «правоохранения».

Разумеется, если бы мать Татьяны не жаловалась на безвестное исчезновение дочери, то никакого дела не было бы.

Приведенный пример наглядно показывает нынешний профессиональный уровень работы «правоохранительных» органов и судов Российской Федерации, а также засилье и злоупотребления «правоохранителей» и «специалистов», оформляющих «вину» назначенных жертв.

В связи с этим надо специально отметить, что российские следователи знают свои реальные профессиональные возможности и подготовку, поэтому стараются «работать» по возможности с очевидными ситуациями, чтобы не допустить столь вопиющих последствий, которые никак нельзя оценить, кроме как абсолютную несостоятельность.

Случай с Медковым наглядно свидетельствует о характере российского «взаимодействия» оперов, следователей, судей и психиатров, о привычной практике фальсификаций и подтасовки результатов своей деятельности.

Несложно предположить, что если бы Татьяна не объявилась (или погибла бы при иных обстоятельствах), то ее брат находился бы на пожизненном принудительном лечении до конца своих дней.

Помимо увлечения российского следственного аппарата расследованием политических дел и в силу очевидного падения квалификации следственных работников резко возросло количество следственного и судебного брака, в первую очередь по делам о неочевидных преступлениях, представляющих повышенную сложность для расследования.

Казус Медкова специально приведен здесь в качестве примера для того, чтобы было понятно, почему в России так прочно укоренилась порочная практика массовых отказов в возбуждении уголовных дел по фактам безвестного исчезновения граждан в случае отсутствия их трупов: наряду с нежеланием и неумением качественно работать по неочевидным делам современные российские «правоохранители» банально боятся «ошибок», аналогичных делу Медкова.

Вот почему противоположный алгоритм поведения российских «правоохранителей», выражающийся в их демонстративном бездействии, является преобладающим в современной следственно-оперативной практике.