МЕНЯ ЗОВУТ АРКАДИЙ БАБЧЕНКО

Когда надо было гореть на Халхин-голе, за нищенскую зарплату тянуть космос, голодать по подвалам, делать йодоформ для фронта, бомжевать с детьми по казармам, погибать в Таджикистане, кормить вшей в Чечне, усыновлять брошенных детей - мы были русскими... Теперь я стал для Родины евреем, хохлом, бандеровцем, пятой колонной и национал-предателем.

Мне тридцать семь лет, образование высшее, женат, воспитываю дочь.

Когда мне было девятнадцать, Родина обула меня в кирзачи, сунула в руки автомат, посадила на броню и сказала: "езжай". И я поехал. "Восстановление конституционного строя" - так эта война называлась тогда.

Когда мне было двадцать два, я пришел в военкомат и уже сам, добровольно, записался в армию и поехал на войну второй раз. "Контртеррористичесая операция" - так она стала называться в девяносто девятом. "При этом в течение ста двух дней принимал непосредственное участие в боевых действиях" - как записано у меня в военнике.

За эти две войны Родина выписала мне бесплатный проезд и две тысячи рублей в виде монетизированных льгот. Спасибо и на этом.
Мой двоюродный брат, Сергей Бабченко, погиб в Таджикистане. На границе. Уже после дембеля. Им на замену пригнали молодняк. И сразу же - выход в рейд. Он вызвался пойти вместо молодых.

Напоролись на банду, переправлявшую героин. Он был пулеметчиком. Его убили выстрелом в голову. Единственного в том бою. Снайпер. Сейчас его имя выбито на памятнике павшим солдатам в Башкирии, откуда он родом.

Мой отец, Аркадий Лаврентьевич Бабченко, запускал корабли в Космос. Он был инженером-конструктором, работал на "ящике" - ЦКБ ТМ. Центральное Конструкторское Бюро Тяжелого Машиностроения. Делал кабель-мачты для ракет. Его последней работой была кабель-мачта для "Бурана". В командировках отец пропадал по полгода. На Байконуре жил в общаге. В Москве же - в проходной двушке вместе с женой, сыном, мамой, отцом, братом и его семьей. Эта двушка - единственное наследство. Больше ничего у нас не было. Ни машины, ни гаража, ни дачи.

В девяностых, когда "Буран" слетал в космос один раз, а потом все развалилось, отец не пошел ни торговать, ни воровать. Не был приспособлен к этому совершенно. Он был рожден для того, чтобы запускать корабли в космос. И до самой смерти чертил свои ставшие никому не нужными кабель-мачты. В почти полной нищете.

Умер он от инсульта. В девяносто шестом. Я тогда был на войне. Мы даже не попрощались.

Мой дед, Лаврентий Петрович Бабченко, стопроцентный запорожский козак, был танкистом. Воевал на Халхин-Голе. Трижды контужен. Один раз тяжело. Эти контузии его и доконали - он умер в восьмидесятом, когда мне было три года.

Его жена, Елена Михайловна Купцова (по первому мужу, настоящей её фамилии я не знаю, потому что бабушка тщательно её скрывала - еврейка, да) в войну дежурила на крышах и тушила зажигательные бомбы. Когда появилась возможность - никуда из России не уехала. Работала всю жизнь, до самой смерти. В бойлерной. В нашем доме, в подвале. Сутки-трое.

Умерла месяца через два после своего сына. Я тогда все еще был на войне. Как её хоронили я даже не знаю.

Моя прабабка по фамилии Бахтиярова (частично татарка, ага) приехала в Москву в тридцатых. С двумя детьми жила в подсобке в школе. Затем всю жизнь в ней же и проработала.
Её дочь, моя бабушка, всю войну с четырнадцати лет делала йодоформ - кристаллы йода, прижигать оторванные конечности. А после смены по линии трудфронта шла разгружать вагоны с углем. Или валить лес.

Её брат, мой двоюродный дед, в первые же месяцы войны в пятнадцать лет убежал на фронт и вернулся только в пятидесятом - с Дальнего Востока.

Её внучка - моя мама - ездила за мной в Чечню. Видела все своими глазами. Потом усыновила шестерых детей.
Первый ребенок, появившийся в нашей семье, был приемным. Второй - тоже. И только третья дочь родилась своя.

Сейчас у мамы семейный детский дом. Все дети - из Липецка. Из неблагополучных семей. Алкоголизм, да.

Дед моей жены, Петр Горьканов, чистокровный мордвин, в Великую отечественную воевал в химвойсках, где и потерял зрение. До самой смерти прожил в деревне. В доме с дровяным отоплением. Газ ему, ветерану, инвалиду, при жизни так и не провели.

Мой тесть, прапорщик, чистокровный мордвин, служил в Германии. Когда все развалилось, вместе с двумя детьми и женой бомжевал по казармам и общагам.

За все эти девятнадцать лет своей совершеннолетней жизни - и даже раньше, с девяносто третьего - все говно я прошел вместе со своей страной. Я всегда был там, где моей стране было плохо. У Белого дома, значит у Белого дома. В Чечне, значит в Чечне. В Южной Осетии - значит, в Южной Осетии. В Крымске - значит в Крымске. В Благовещенске - так в Благовещенске.

Все это время я, моя семья, мои предки и мои родственники, были для моей страны вполне себе русскими.

Когда надо было гореть на Халхин-голе, за нищенскую зарплату тянуть космос, голодать по подвалам, делать йодоформ для фронта, бомжевать с детьми по казармам, погибать в Таджикистане, кормить вшей в Чечне, усыновлять брошенных детей - мы были русскими.

В Чечне никто ни разу не предлагал мне положить автомат, свалить в свою хохляндию и лопнуть там по шву.

Когда за русскую Родину надо сдохнуть, русской Родине плевать - еврей ты, или нет. Хохол или нет.

Там Родина знает только одну национальность - пушечное мясо.
Свалить в хохляндию начали предлагать мне после войны.
Те, кто ни разу ни на какой войне не были, конечно же.
Такого количества дерьма про себя и своих близких, как за последние несколько месяцев, я не слышал никогда в жизни.

На "жидобандеровском фашистком" Майдане никто ни разу никогда нигде ни при каких обстоятельствах не спросил меня о моей национальности. "Правому сектору", плечом к плечу дравшемуся на баррикадах с русскими, евреями, крымскими татарами, армянами - было плевать. Просто плевать. Они не об этом.

На Родине…
Тот человек, ради возведения на трон которого и была затеяна Вторая чеченская, и который сам за свою Родину ни разу нигде не воевал, счастливо избежав и Афганистана, и затем, уже дорвавшись до власти, посылая вместо себя и своих детей в затеянные уже им самим Грузию и Крым все то же пацанье-срочников, с трибуны говорит мне, пошедшему на его войну добровольцем, что я - предатель, агент врага и второй сорт.

Теперь я стал для Родины евреем, хохлом, бандеровцем, пятой колонной и национал-предателем.

Чудны дела твои, господи.

В понедельник, 14 апреля, суд подмосковного города Домодедово оправдал гражданина Кыргызстана Маратбека Эшанкулова. Он обвинялся в незаконном пересечении границы России на том основании, что за год в Москве похудел и перестал быть похожим на свою фотографию в паспорте. Два с половиной года Эшанкулов доказывал, что он – это он. В итоге у него сначала получилась отличная иллюстрация того, как работает правоохранительная система в целом. А потом он добился почти невозможного от судебной системы – оправдательного приговора. И теперь собирается первым же самолетом покинуть Россию насовсем.

Подсудимый Эшанкулов, очень стесняясь публики в зале, судьи, прокурора, вообще всех, подходит к трибуне и, сбиваясь, по бумажке начинает читать свое последнее слово. «Я ни в чем не виноват и прошу оправдать меня, – говорит он. – Фото в моем паспорте принадлежит мне, и никому другому. За что вы меня вообще привлекаете к уголовной ответственности? Мой паспорт забрало следствие, и я два с лишним года ходил по Москве без документов. Меня постоянно задерживали, я ночевал в полиции». Эшанкулов читает все тише и сбивается еще больше. «Оправдайте меня, пожалуйста», – просит он, и судья Ольга Пищукова уходит на написание приговора. Предупредив, что ей для этого понадобится всего-то час.

Приключения Маратбека Эшанкулова начались, когда он захотел жениться и заработать немного денег на свадьбу. Он жил в городе Кызыл Кыя в Киргизии – райцентре с населением около 45 тысяч человек, работал оператором пульта на местном гипсокартонном заводе. Заработать решил в Москве. Осенью 2010 года он вместе с другом на самолете Ош-Москва прилетел в аэропорт Домодедово. На паспортном контроле его встретил пограничник по фамилии Адушкин – и без проблем пустил в Россию.

«Я на стройках разных работал, – очень неохотно рассказывает Эшанкулов, когда мы вышли из зала суда. – Жили с приятелями на съемной квартире». Эшанкулов вспоминает, что выполнял отделочные работы при строительстве больницы в Москве, еще нескольких социальных объектах. Словом там, где еще несколько лет назад столичные власти в принципе отрицали задействование труда мигрантов, а сейчас уже не особо и отрицают.

Проработав около года, Эшанкулов с другом решили съездить домой. Они купили билет на рейс компании «Вим-авиа» Москва-Ош, и должны были покинуть столицу России вечером 19 ноября 2011 года.

Сотрудник пограничной службы ФСБ Канунников смотрел то на лицо Эшанкулова, то на его изображение в паспорте, а потом нажал кнопку вызова начальника смены. Трудовой мигрант за год похудел на десять килограммов и вообще осунулся – сказались работа на стройке, плохая еда. Да и вообще жизнь гастарбайтера в Москве устроена так, что не зацветешь. Эшанкулова сняли с рейса и пригласили в комнату для допросов. Следующие 2,5 года жизни уйдут у него на доказательство того, что он – это он. И его фотография в паспорте – это его фотография в паспорте.

Сначала Эшанкулова задержали на трое суток. По его словам, почти не били, так, ударили пару раз. Еще заставляли отжиматься. Одновременно с этим предъявили ему обвинение в незаконном пересечении государственной границы (в 2010 году при въезде в Россию) и в покушении на еще одно незаконное ее пересечение год спустя. Уголовное дело возбуждено на том основании, что«фотокарточка владельца документа – паспорта не соответствует внешнему облику предъявителя». От Эшанкулова начали требовать немедленного признания вины, взамен обещая купить ему билет и выпроводить из России. Планировавший вернуться и работать дальше гражданин Кыргызстана ответил решительным отказом.

О качестве оперативного расследования в аэропорту Домодедово можно судить по копии протокола, который вел дознаватель, представитель ФСБ Тататринов. В нем было сказано, что для опознания гражданину Киргизии Эшанкулову был «предъявлен паспорт гражданина Таджикистана Шарипова», и Эшанкулов этот паспорт якобы опознал как свой собственный. Загадочный «гражданин Шарипов» появился в протоколе, скорее всего, из другого уголовного дела. Назначенный адвокат этого ляпа не заметил, его исправил уже нанятый родственниками адвокат Филипп Шишов. Дознаватель Татаринов будет вынужден написать объяснительную записку и сослаться на чрезмерную загруженность.

От отправки в СИЗО Эшанкулова спасло только то, что его уголовная статья – не тяжелая, до двух лет исправительных работ. Его взял под свое поручительство живущий в Подмосковье и имеющий российское гражданство родственник. При этом паспорт, миграционная карта и разрешение на работу остались в материалах уголовного дела. Быть выходцем из Средней Азии и ходить по Москве без документов – это разновидность экстрима. А в консульстве Кыргызстана ему могли дать только удостоверяющую личность справку, которая действует 30 суток. Обычно посольства всех стран дают своим гражданам такие, если они за границей паспорт теряют.

Эшанкулов сбился считать, сколько раз его задерживали, один раз он провел в отделении полиции «Теплый стан» ночь. Все его просьбы и даже мольбы к следствию дать ему хотя бы справку об изъятом паспорте не имели вообще никакого успеха. Работать и зарабатывать совсем без документов он не мог – Эшанкулова содержали родственники. Наконец, его бросила невеста и вышла замуж за другого.

Следствие же продолжалось. Всего в рамках расследования были проведены четыре экспертизы – две фотопортретные и две технико-криминалистические. Из экспертиз ФСБ следовало, что на фото в паспорте не Маратбек Эшанкулов. Экспертизы, заказанные впоследствии судом, содержали иной вывод.

Лишь в мае 2012 года расследование дела об установлении личности Эшанкулова и о том, законно ли эта личность пересекала границу, было отправлено на утверждение в прокуратуру. Оттуда дело вернулось обратно с удивительной формулировкой «личность обвиняемого достоверно не установлена». Доследование продолжилось, в течение года оно трижды приостанавливалось и вновь возобновлялось. В суд города Домодедово дело поступило только в ноябре 2012 года, и все это время Эшанкулов проводил в России без права на то, чтоб ее покинуть. За это время адвокат Шишов нашел в Кыргызстане родителей обвиняемого, порядка десяти его друзей и родственников, а также начальника паспортного стола в Кызыл Кые, и все они подтвердили: Эшанкулов – это Эшанкулов, разве что похудел сильно.

Только вот история шла своим чередом, и теперь уже суд Домодедово вернул дело на очередное доследование, обратно оно вернулось в марте уже 2013 года. Причем с комментарием доктора юридических наук, автора методик в области фотопортретных экспертиз Александра Зинина. Тот указал, что экспертиза, составленная в Институте криминалистики ФСБ, выполнена «на низком научном уровне с грубейшими нарушениями методов проведения фотопортретных экспертиз». Одним из нарушений было, в частности то, что представители ФСБ так и не смогли объяснить, где они взяли фотографию Эшанкулова для сравнения с паспортной, и он ли вообще на ней изображен. С апреля по декабрь 2013 года неспешно проходили судебные слушания. Причем, 19 ноября 2013 года истек двухлетний срок давности по этому делу.

В декабре 2012 года суд по ходатайству стороны обвинения отправил дело в прокуратуру для устранения «нарушений в обвинительном акте». Там бы дело, с учетом истекшего срока давности, скорее всего, исчезло бы навсегда. Однако это ходатайство было обжаловано в Московском областном суде и отменено им. Дело было направлено в Домодедовский горсуд на рассмотрение в новом составе суда, то есть заново.

Слушания возобновились в марте 2014-го, и на этот раз прошли относительно быстро. Судья Пищукова вновь допросила пограничников Адушкина (не помнит, как пускал Эшанкулова в Россию), Канунникова и ряд других (они настаивали, что подсудимый мог предъявить не свои документы). Был также допрошен эксперт Института криминалистики ФСБ, признавший, что компьютерная программа, с помощью которой проводилось исследование, могла допустить ряд неточностей. Наконец, гособвинитель Кулагина сначала безуспешно просила прекратить рассмотрение дела в связи с истекшим сроком давности, а потом, в прениях, все же запросила для подсудимого штраф в размере 10 тысяч рублей за въезд в Россию в 2010 году и 15 тысяч рублей за попытку выезда в 2011 году.

В коридоре суда, за минуты до приговора, Эшанкулов покорно отвечает на вопросы журналистов и показывает по их просьбе свои подростковые фотографии, где он действительно выглядит полноватым. «Раньше я думал, что в России есть справедливость, а теперь знаю, что нет», – горько говорит он. «А вот вы бы потолстели обратно на десять килограммов, и тогда все бы вас узнали, и справедливость бы восторжествовала!» – отвечает ему задетая корреспондентка портала Lifenews. Эшанкулов отмалчивается, секретарь приглашает всех в зал.

Судья читает приговор, упоминает реплику из обвинительного заключения: «Фотокарточка не соответствует внешнему облику предъявителя». Затем читает уже показания самого подсудимого: «Настойчиво утверждает, что является Эшанкуловым Маратбеком 1988 года рождения». Затем судья признает недопустимыми доказательствами экспертизы, сделанные в ФСБ. Говорит, что нет оснований не доверять подсудимому и свидетелям защиты, после чего выносит оправдательный приговор за отсутствием состава преступления. Судья постанавливает вернуть гражданину Кыргызстана его паспорт. И даже посадочный билет на самолет, улетевший из Москвы два с половиной года назад.

Заседание закончено, адвокат Шишов ликует: оправдательный приговор, а их меньше 0,5 процента в общей массе, – это большой успех. «Чего делать-то будете?» – спрашиваю я Эшанкулова. «Паспорт возьму и улечу из Москвы первым же рейсом. Хватит с меня»1, – отвечает тот.

Выступал вчера на питерском телевидении – в программе «Отражение» на канале 100ТВ. Говорили о контроле за государственными унитарными предприятиями, который в Петербурге хотят «свернуть».

Старый знакомый (еще по временам Ленсовета) мне написал: вокруг цунами, а ты про какие-то ГУПы…

Согласен с ним, конечно. Хотя и то, на что будут расходоваться миллиарды рублей в Петербурге, взятые из нашего кармана, вряд ли маловажно. Ведь наши ГУПы, которые предлагается оставить почти бесконтрольными, - это «Водоканал», ТЭК, метрополитен, «Пассажиравтотранс», ВЦКП «Жилищное хозяйство» (все деньги, собранные как квартплата), «Ленсвет» и другие.

Что касается «цунами» - примечательный, хотя и понятный момент: за полтора месяца агрессии (начиная с 1 марта, когда приняли решение о возможности использования российской армии на Украине) у меня были только три возможности высказать свою точку зрения по этому вопросу на телевидении. Одна – на канале 100ТВ (в окружении людей, большей частью, поддерживающих власть), и две – на кабельном канале ВОТ, который смотрит совсем немного людей. И все. Хотя обычно я вниманием СМИ, в том числе и телевидения, не обижен…

Украинская тема, конечно же, активно обсуждается на телевидении. Но без оппозиции. За редчайшими исключениями.

Это не претензии к журналистам: я прекрасно понимаю, что такова политика руководства. Ведь сейчас одно из главных направлений «украинского фронта» - идеологическое. Надо создать впечатление полного единства мнений. «Симфонии» общества и власти в «украинском вопросе».

Раз так - нельзя допустить, чтобы оппозиция могла высказать свою точку зрения. Опровергнуть официальную ложь власти. Привести факты, разительно расходящиеся с кремлевской концепцией «фашистского переворота на Украине», против которого «вспыхнуло народное восстание».

Однако противопоставить оппозиции в споре власти ничего не могут! Простой пример: перед одной из упомянутых передач на канале ВОТ (час прямого эфира) ведущая приглашала нескольких депутатов Законодательного Собрания от «Единой России» для участия в программе. Узнав, с кем предстоит дискутировать, и о чем - они отказались один за другим. Под любыми предлогами.

Потому что страшно. Потому что нечего сказать. Потому что легко нажимать кнопки в зале, зная, что за партией власти большинство, или произносить монологи перед камерами лояльных телеканалов. А спорить по существу – очень и очень трудно. Тем более, оправдывая агрессию своей страны против той, которую еще недавно пафосно называли «братской». И рискуя тем, что на любое вранье (типа «преследования русских на Украине», «зверств бандеровцев» или «запретов русского языка») немедленно последует ответ.

Какой выход? Да очень простой: создать «зону молчания».

Есть оппозиция в эфире – есть проблемы. Нет оппозиции – нет проблем…

Что я могу делать в этой ситуации? Только одно: говорить и писать везде, где пока еще можно. В том числе, на сайте «Эха» - сейчас это одна из главных площадок, где могут высказаться те, кто не согласен с кремлевской пропагандистской ложью.

Где можно попытаться «достучаться» до умов сограждан, ежедневно отравляемых пропагандистским ядом.

Где можно объяснить, что российская власть, полтора десятка лет повторяющая мантру «Сильная Россия – единая Россия!», поддерживает тех, кто стремится уничтожить единство Украины.

Где можно объяснить разницу между безоружными людьми в Киеве, которые под украинскими флагами требовали освобождения своей страны от криминальной власти – и хорошо вооруженными людьми в Донецке и Луганске, которые под российскими флагами требуют разрушения своей страны и присоединения к чужому государству.

Да, тех, кто сегодня решается сказать «Я – против!», рискуя немедленно получить ярлык «предателя» или «пятой колонны», немного.

Но их всегда было немного – во время каждого периода ура-патриотической истерики.

Однако правы потом оказывались именно они.

Символ этого – знаменитый снимок четвертьвековой давности, где одинокий Андрей Дмитриевич Сахаров сидит в зале заседаний съезда народных депутатов на фоне стоящих и бешено аплодирующих соседей.