- Считаю, что изначально некорректно проводить оценку кандидата в форме тестирования, поскольку невозможно получить объективные показатели и однозначно трактуемый результат, - говорит Красницкая. - Оно показывает состояние человека в данный момент. Тесты одного и того же человека в разные периоды жизни и в разных ситуациях дают зачастую противоположные результаты. Люди подстраиваются к той цели, для чего оно проводится и, стремясь соответствовать запросу, просто дают нужные ответы.

- Возможно ли вообще как-то определить готовность человека к усыновлению?

- Нет, никакой инструментарий не позволяет сделать это. Ну, можно ли заранее проверить, как воспримут конкретного ребенка остальные члены семьи? Как можно проверить, выдержит ли человек многолетнюю борьбу с житейскими трудностями? Как можно проверить, будет ли семейная пара жить счастливо до самой смерти или разбежится после появления в семье ребенка? Никаким тестом нельзя измерить готовность человека к родительству, тем более - к приемному родительству. Законодательно разработаны объективные критерии при отборе кандидата: человек работает, есть жилье, позволяет здоровье, прошел «Школу приемных родителей», в которой получил объем знаний, - и этого вполне достаточно. Дальше это уже вопрос ответственности самого кандидата. Не исключены ситуации, когда человек не готов сам по себе, не дорос психологически до осознанного родительства. А тестирование покажет, что всё благополучно, и ребенок появится в семье без опоры на внутреннее решение такого родителя, а лишь по результатам профессионального теста. И любые трудности в воспитании приемного ребенка будут такого родителя пугать, вызовут агрессию по отношению к новому члену семьи.

- Думается, подобное тестирование требует участия специалиста очень высокого уровня...

- Опыт работы созданных в последние месяцы «Школ приемных родителей» показывает, что во многих регионах нет специалистов, которые могли бы качественно подготовить будущих родителей. Тестирование же требует психологов, которые имели бы не только специальное образование, но и понимали специфику приемных семей. Психолог после вуза должен ещё проходить специализацию по психологической диагностике у достойных мастеров, а уж потом допускаться к клиентам. А инструментарий должен пройти длительную проверку на надежность. Тестирование - это один из инструментов, которым должны пользоваться профессионалы-психодиагносты. Их не хватает даже в крупных городах, а откуда же они появятся в отдаленных сельских регионах? Предлагаемые Министерством образования и науки РФ тесты не прошли проверку ни на надежность, ни на качество среди принимающих семей, критерии их оценки слишком размыты и неопределенны. Получается, существующие тесты - огромное поле для коррупции и самодурства психологов, чиновников от опеки. Унизительная для большинства процедура тестирования, наверняка, еще больше снизит все уменьшающееся число граждан, желающих принять в семью сироту.

- Но как тогда оградить детей от усыновителей с психическими отклонениями?

- Тестирование может применяться для выявления болевых точек и возможных слабых сторон не всех поголовно граждан, а только тех, кто при обращении вызывает сомнения у врача-психиатра или у специалиста органов опеки, - чтобы с таким кандидатом поработали тематические психологи.

материал: Светлана Плешакова
http://www.mk.ru/social/family/article/ ... teley.html

Ирина Кожухарова – приемная мама с 25-летним стажем. Она одной из первых открыла в Симферополе детский дом семейного типа. Вот что она рассказала.

Закон Фельдмана

Реформы «сиротской» системы на Украине начались в 2006 году, им предшествовал подготовительный период. Сначала был создан проект закона Украины «Об обеспечении организационно-правовых условий социальной защиты детей-сирот и детей, лишенных родительской заботы». Сейчас это – основной документ, регулирующий усыновление и приемные формы воспитания в Украине. Обычно его называют законом Фельдмана, в честь депутата, который лоббировал его в Верховной Раде.

В этом документе сформулированы все основные понятия по сиротскому вопросу: «ребенок-сирота», «ребенок, лишенный родительского попечения», «лица из числа детей-сирот» и т. п.

Законопроект подписал Леонид Кучма в последний день своего пребывания на посту президента Украины. Через некоторое время, с приходом нового правительства, на Украине был создан «Департамент по усыновленью и защите прав детей». В состав сотрудников нового ведомства вошли представители НКО и профессиональные политики. Директором департамента стала Людмила Семеновна Волынец, которая и была автором большинства законопроектов. Закон Фельдман был принят в связи с ориентацией Украины на Евросоюз, реформирование интернатной системы являлось одним из требований для вступления в ЕС, но в данном случае речь совсем не о политике.

Что же было закреплено в законе Фельдмана? Во-первых, разукрупнение интернатов. С момента вступления документа в законную в силу интернат, в котором более 50 воспитанников, фактически объявлялся в Украине вне закона. Правда, в переходный период действие этого положения было приостановлено.

Шаг за шагом

В 2004-2005 годах ситуация с сиротами на Украине была катастрофической. Дети годами «зависали» в интернатах, не имея определенного статуса, их не возвращали в кровные семьи и не отдавали в приемные. После разработки нового закона специалисты подсчитали, сколько детей имеют статус сирот, а также сколько его не имеют и по какой причине. Оказалось, что детей, оставшихся без попечения родителей, на всю Украину 110 000 человек. В 2006 году более 60% этих детей жили в интернатах, остальные находились под опекой или жили в приемных семьях.

Порядок в этом вопросе был наведен достаточно быстро. Сотрудники нового департамента обязали работников органов опеки, (которую на Украине переименовали в «Службу по делам детей») прояснить все детские статусы. В течение трех месяцев на каждого из детей был собран полный пакет документов.

Параллельно с этой работой создавалась так называемая форма социального сопровождения, подразделение помогающих сиротам специалистов. Осуществлялась эта работа в центрах государственных социальных служб для семьи детей и молодежи. Эти центры существовали и до реформ, но теперь у них изменились функции, например, при них были организованы школы подготовки приемных родителей. Занятия в таких школах ведут специально обученные тренеры, которых, в свою очередь, готовят в рамках украинской национальной обучающей программы. Кроме занятий в такой школе украинские приемные семьи обязаны раз в два года проходить курсы повышения квалификации, которые занимают 3-4 рабочих дня.

Сейчас каждая приемная семья или детский дом семейного типа обязательно заключает с местным центром социальных служб договор сопровождения. Взаимодействие по этому документу наладилось не сразу, поначалу ни социальные работники, ни приемные родители не понимали, что им нужно делать. Но в результате это оказалось очень удобно, прежде всего, для самих приемных родителей, служба сопровождения решает «бумажные» вопросы, например, она может составить акт о пригодности жилья к принятию нового ребенка. Службе сопровождения оставлена небольшая функция контроля, но она – далеко не основная.

К работе по взаимной поддержке приемных семей активно привлекаются опытные приемные родители. Для этого во многих областях работают специальные группы. Со своими проблемами приемные родители могут обратиться к более опытным коллегам в любое время дня и ночи. Например, в Днепропетровской области к приемным родителям в случае необходимости может выехать группа специалистов, для того, чтобы помочь справиться с какой-то сложной ситуацией.

За что изымать и когда возвращать?

Сейчас, когда первый этап реформ сиротской системы на Украине прошел, ее организаторы обратили свое внимание на работу с кровными семьями. Для ребенка, находящегося в приюте или интернате, возвращение в кровную семью является приоритетом, но на практике это не всегда возможно. Собственно, изъятие ребенка из семьи это уже крайняя мера и сотрудники социальных служб стараются по возможности спасать каждую проблемную семью.

Есть семьи, которые годами балансируют на грани неблагополучия, не срываясь в пропасть. Забирать детей у них, вроде бы не за что, а оставлять – страшновато. Именно эта категория семей нуждаются в постоянном социальном сопровождении.

Трехмесячного срока не всегда бывает достаточно, чтобы разрешить ситуацию с кровной семьей. В таких случаях дети часто живут во временных приемных семьях. Например, в семье Ирины Кожухаровой кроме 19 постоянных, может временно находиться еще десятка два детей, как в шутку говорят усыновители «на передержке». Причем зачастую их пребывание в приемной семье бывает регулярным. Например, в случае если маме нужно время от времени ложиться в больницу, а родственников у семьи нет. «Временные» дети есть во многих приемных семьях.

На сегодняшний день на Украине 88% сирот воспитываются в семьях, в интернатах остались лишь 12%. В основном это дети, имеющие тяжелые хронические заболевания или большое количество братьев и сестер. Пока ребенок находится в интернате, за его жизнь несет ответственность дирекция, а вот за его дальнейшую судьбу ответственность несут органы опеки по месту жительства. То есть пристроить ребенка в семью должны именно те люди, которые по каким-то причинам его из оттуда изъяли.

Обычные семьи

Новый закон разрабатывали люди, которые уже были «в теме». Развивать стали не какую-то одну, а сразу несколько форм семейного устройства. На сегодняшний день в стране кроме усыновления существует опека – родственная и неродственная, (правда недавно вышло постановление, что родственная опека может осуществляться только через суд, это несколько усложняет процесс), приемная семья, так называемые детские дома семейного типа.

В отличие от России, на Украине детский дом семейного типа – не организация, а семейная форма воспитания. Приемные семьи существуют там с 1997 года, такая семья и у самой Ирины Кожухаровой.

Деньги ходят за ребенком

С 2006 года для приемных семей и детдомов семейного типа, сначала в качестве эксперимента, а потом на постоянной основе была введена программа «Деньги ходят за ребенком». По законодательству каждый ребенок-сирота должен получать от государства средства на свое содержание, эта сумма составляет 2 прожиточных минимума и выплачивается из госбюджета. Такая мера очень способствовала увеличению количества детей, взятых в приемные семьи. Кроме того, приемным родителям выплачивают денежное вознаграждение в размере 30% от прожиточного минимума. Эти выплаты действуют по всей стране.

Усыновление – больше не тайна?

Интересно, что на Украине приемные семьи, не принято разделять по изначальной «детности-бездетности». Нет такой установки: «Не можешь родить своего – возьми приемного». Можешь взять – бери, не важно, есть ли уже у тебя дети.

А еще Ирина Кожухарова рассказала о том, что на Украине планируют в самом ближайшем будущем отменить тайну усыновления. Причем инициатива исходит от самих усыновителей. Дотошные украинские журналисты специально искали защитников тайны усыновления, но таковых не нашли.

На каком-то этапе «сиротской» реформы начал работать принцип сарафанного радио, у многих украинцев появились знакомые семьи с приемными детьми и соответственно возможность узнать о жизни таких семей из первых рук. Оказалось, что взять ребенка в семью готовы очень многие. Правда, усыновляют охотнее маленьких детей, до 6 лет, а для более старших предпочитают другие формы семейного устройства. Почему? Дело тут не в недоверии к детям, суть не меняется, ребенок живет в семье, у него постоянные родители, а не временные воспитатели на зарплате. «Секрет» прост – усыновленный ребенок становится твоим, государство за него больше не отвечает. А в случае проблем с детьми, с их воспитанием, лечением и обучением (а кто из воспитанников интернатов – беспроблемный?) приемным родителям хочется рассчитывать на государственную помощь.



Младенцев разобрали, за дошкольниками – очередь

Вопрос международного усыновления Украина решила просто – там действует правило, согласно которому иностранцы не могут усыновлять детей до 5 лет, исключение составляют братья и сестры уже усыновленных. Кроме того, зарубежному усыновлению не подлежит ни один ребенок, который не простоял год в базе на национальное усыновление. Исключение составляют дети с тяжелыми хроническими заболеваниями и генетическими нарушениями, но за инвалидами на Украину иностранцы не рвутся. Сейчас национальное усыновление в несколько раз превышает международное. В прошлом году иностранцы усыновили около 1000 украинских детей, а сами украинцы – более 6 000.

Для усыновителей на Украине предусмотрен одноразовый отпуск на три месяца и однократная выплата на первого приемного ребенка в размере 25 000 гривен в течение года. В дальнейшем на ребенка выплачивается небольшое пособие. На сегодняшний день на усыновление детей дошкольного возраста установилась очередь.

Не называйте мою семью детдомом!

Украинские приемные родители активно взаимодействовали со СМИ. Они старались сделать из журналистов союзников в проведении реформ под девизом «Дети должны воспитываться в семье». Приемные родители и социальные работники постоянно проводили для журналистов мастер-классы о том, как грамотно писать о сиротах, пропагандировали семейное устройство и объясняли особенности разных его форм.

«Не называйте мою семью “детским домом семейного типа!” - предупреждает Ирина Кожухарова. - Журналисты почему-то не всегда понимают, что, когда они пишут о приемных детях, которые воспитываются в семье, не нужно указывать реальных имен и давать фотографий. Никому не хочется прославится в качестве приемного ребенка, они – обычные дети в обычной семье», - объясняет она.

Впрочем, из любого правила есть исключения. Самым активным пропагандистом семейной формы устройства стала Вика Кожухарова, «наша звезда», как с любовью и легкой иронией в голосе называет ее мама. Слово «звезда» в викином случае можно использовать без кавычек, талантливую молодую саксофонистку, лауреата престижных конкурсов хорошо знают и на родине, и в России.

В разработке социальной рекламы семейного устройства детей на Украине приемные родители тоже принимали участие. К слову, российская социальная реклама привела Ирина Кожухарову в некоторое недоумение: «Приемный ребенок может стать родным» – это как? Он может стать близким, дорогим, любимым, но передать ему свои гены приемные родители не смогут! Я как-то видела слоган: «Возьмите в семью приемного ребенка, и ваша жизнь заиграет яркими красками». Однозначно – не обманули, еще как заиграет!»

Интернаты не нужны?

Ребенок, направленный в интернат, на Украине считается не устроенным. Каждый случай, когда опека направила ребенка из приюта в интернат, это чрезвычайная ситуация, которую очень строго разбирают. Кстати, это не избавляет соцработников от необходимости в дальнейшем искать для этого ребенка семью.

Интернатов для сирот на Украине становится все меньше. В Крыму два интерната перепрофилировали в детские санатории. В Симферополе на базе интерната сейчас создается центр дневного пребывания детей имеющих инвалидность. Предполагается, что работать он будет по принципу детского сада. Интересно, что многие инициативы вводятся сначала в регионах в порядке эксперимента, а если он окажется удачным – закрепляются.

У бывших сотрудников интернатов есть возможность освоить профессию соцработника, Штаты этих специалистов за последние годы увеличились. Сейчас в этой сфере заняты 12 000 человек. Стоит отметить, что на Украине сначала готовят специалистов и прописывают для них регламент, а потом вводят закон, согласно которому они действовуют.

Первый этап реформ прошел, «похоронив» значительную часть интернатов. Крупных (более 50 человек) сиротских учреждений на Украине больше нет. Приоритетом остается семейное воспитание. Система семейного устройства детей-сирот будет развиваться и совершенствоваться. Внимание будет обращено на помощь проблемным семьям, которые полностью не справляются со своими обязанностями. Помогать им будут социальные службы. «Случаев, когда детей забирают за бедность, на Украине нет», – утверждает Ирина Кожухарова. Специалисты называют это направление деятельности восполнением родительского ресурса, но это – уже следующий шаг.

Реформы на Украине продолжаются, но уже ясно одно – дети, которые выросли в украинских приемных семьях, своих детей в интернат уже не отдадут, порочный круг разорван.

Подробнее о «сиротских» реформах - см. на сайте Министерства социальной политики Украины.


Дата публикации: 29.04.2013

– Они привыкли к новым лицам, приезд незнакомых людей для них вовсе не событие. Со временем дети открывались, и чем откровеннее мы общались, тем больше я не могла понять: почему табличка на стене учреждения гласит, что это специальная школа-интернат для детей с умственной отсталостью. Одна девочка, например, самостоятельно решила прочитать «Войну и мир», да и остальных воспитанников сложно было назвать отсталыми. Я видела перед собой вполне адекватных мальчиков и девочек, которые почему-то учатся по донельзя облегчённой школьной программе. Они не получают даже аттестата, а за капризы и проказы их наказывают психушкой. Если ты плохо себя ведёшь, то вместо бесед с воспитателем тебя закармливают таблетками в лечебнице. Это неписаное правило знают все жители интерната: из-за любой провинности тебя могут превратить в «овощ».

– Директор этой коррекционной школы, воспитатели, психологи – люди, которые находятся внутри системы, не считают, что делают что-то неправильное?

– Для них это норма. Никто не стесняется такого порядка, не пытается его скрыть, убрать подальше от чужих глаз. Мы получили официальное разрешение на съёмку фильма, всё вокруг было открыто, доступно. Эти люди даже не задумывались, что делают что-то не так, используя столь нетрадиционные методы воспитания.

– Наверное, потому, что «норма» – это относительное понятие в современном обществе.

– Но из-за этого воспитанников Колычёвского интерната и ряда подобных учреждений по всей России лишают будущего. С печатью слабоумия они не могут получить полноценное среднее образование, про поступление в вуз не идёт и речи. Значит, и поиск нормальной работы превращается для них в непосильную задачу. Но кто это решает? Кто отрезает этим детям дорогу в полноценное будущее? Комиссия, которая общается с ребёнком около получаса и присваивает ему психиатрический диагноз. Люди, взявшие на себя такую ответственность, не отвечают за своё решение и не общаются с человеком, которому, возможно, сломали жизнь, ни до, ни после этих 30 минут. К счастью, я могу говорить о существующей проблеме прямо.

– Ваш документальный фильм «Мама, я убью тебя» долго соблюдал «режим тишины», картину видели лишь представители благотворительных фондов.

– Но сегодня её могут посмотреть все желающие. Премьера состоится 22 мая в мультимедийном пресс-центре РИА Новости. На съёмках в интернате мы провели целый год, дорога до него занимала три часа в один конец, а потом ещё год мы монтировали картину. Но от окончательного варианта фильма многие прокатчики отказались – лента получилась, по их мнению, обличительной.

– А сегодня, когда фильм уже закончен, вы общаетесь со своими героями?

– Я спрашиваю о детях через общих знакомых, волонтёров. Общаться с ними лично, думаю, не совсем правильно. Не хочу, чтобы между нами даже сейчас возникало некое панибратство. Это же простая психология: учитывая, что я для них известная личность, они все хотят «дружить» со мной, но нужна некая дистанция.

– Как вы видите решение проблемы сиротства в России?

– В идеале детских домов не должно быть вообще.

– И как же достичь этой идеальной модели? Ведь если сегодня раздать детей наспех в неподготовленные семьи, это приведёт лишь к волне «вторичного сиротства».

– Согласна, поэтому и нужна работа с кровными семьями, чтобы «проблемные» родители возвращались в нормальное состояние и были готовы принять обратно своих чад, которые стали социальными сиротами.

– А как быть с малышами, чьи родители, например, погибли?

– Нужна также качественная подготовка приёмных мам и пап. Как ни крути, но нужно что-то менять. В Библии сказано, что отличить добро от зла можно, посмотрев на плоды. А плоды сегодня говорят сами за себя: 90% воспитанников, выходя из детдомов, так и не находят своё место в жизни. Значит, стоит признать, что созданная система неэффективна и менять её нужно изнутри.

Когда в учреждениях для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, воспитывается, по оценкам экспертов, более 122 тысяч детей, идею заниматься развитием фостерной помощи, наверное, можно назвать утопичной. Но волей-неволей в поиске ответа на вопрос "Как же решить проблему устройства в семью детей?" при том, что в детских домах преимущественно воспитываются подростки и дети тяжелыми заболеваниями, приходишь к мысли, что необходимы профессиональные семьи, готовые за деньги, за идею или почему-то еще взять тех детей, которых обычные приемные семьи не берут.

Фостерная помощь — это помощь, оказываемая детям, взрослым, а также семьям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации, предполагающая установление парасемейных отношений с людьми, прошедшими специальную подготовку (фостерами), и по возможности их совместное проживание вне институциональных учреждений.

Увеличение опекунам выплат, дополнительные льготы и отпуска в некоторой степени, возможно, помогут продвинуть вперед вопрос устройства детей в семью, при этом вряд ли существенно изменят картину, и едва ли выстроится очередь в органы опеки и школы приемных родителей.

Большинство моих знакомых уверены: приемными родителями становятся только те, кто не может родить своих детей. И мысль о том, что можно это сделать и вместе с рождением своих, или даже — вместо, принимается скептически. Помимо общественного мнения, есть большая проблема отсутствия инклюзивных школ и педагогов, готовых обучать детей с интернатным прошлым. Нет необходимой инфраструктуры, которая поддерживала бы приемных детей и родителей. Средняя школа, куда ребенок идет учиться, зачастую становится главным врагом семьи и даже может стать поводом для возвращения подростка в детский дом.

Недостаточное обучение

Если мы говорим, что семья нужна подростку, да еще и недостаточно здоровому, то даже в самой продвинутой школе приемных родителей не рассказывают, как с ним быть. Если изучить программы школ, большинство заточено под семьи, которые хотят взять малыша. Там дадут "базу" — расскажут про юридические тонкости, нарушение привязанности отказников, возможное насилие в доме ребенка и его последствия.

Я училась в одной из самых подвинутых школ, занятия там проводятся в тренинговой форме, а не в лекционной, как это чаще бывает. Программа насыщена упражнениями, позволяющими эмоционально пережить такие моменты, как изъятие ребенка из семьи, первая встреча, переезд в новую семью и многое другое. С нами проводили "расстановки" — упражнения, с помощью которых проигрывалось изменение, которое произойдет с семейной системой в связи с появлением нового ребенка.

Двенадцать занятий по три часа — увлекательное путешествие по теме приемного родительства, которое дает четкое понимание, что это тяжело, что тема усыновления не так проста, как может показаться, и что усыновленные дети имеют свои особенности, к которым надо быть готовыми. Но школы приемных родителей скорее можно назвать первой ступенькой, в некотором смысле начальной школой для тех, кто реально хочет научиться быть приемным. Ведь для того чтобы взять под опеку человека примерно своего роста, который психологически, скорее всего, не старше дошкольника, отстает по школьной программе на несколько классов, то, что видели мы в жизни, знает только по фильмам, да еще имеет парочку серьезных заболеваний, двенадцати занятий мало.

Из 12 участников моей подготовки родителями-таки за прошедший год стали пятеро — две пары, которые хотели малыша, и знакомая, которая давно планировала взять под опеку парня 13 лет. Кстати, по прошествии года она признается, что школа приемных родителей скорее похожа на рекламный ролик, нежели на обучающий курс. При том, что курс, надо отметить, требует больших эмоциональных сил и смелости.

Это ценный опыт личностного роста и погружения в тему приемного родительства, юридической подготовки, неплохой фильтр для кандидатов, которые склоняются к усыновлению скорее под влиянием эмоций или собственных проблем. Тем же, кто осознанно настроен на принятие в семью подростка, придется столкнуться с большим недостатком образования и подготовки, инфраструктуры, специализированной литературы.

Мировой опыт фостерства

В мировой практике задачи подготовки, сопровождения и интеграции в той или иной степени решает институт фостерной помощи. Хотя о фостерстве в целом нельзя говорить однозначно — фостерная семья всегда имеет национальные особенности. В Америке фостеры в основном обеспечивают временное устройство детей на тот период, пока родная семья не преодолеет кризис, или не найдутся приемные родители. Можно услышать, что американские фостеры "зарабатывают на детях", хотя компенсация на самом деле составляет что-то около 100-150 долларов. При этом все они обязаны проходить 53-часовое обучение, получать лицензию и ежегодно проходить 10-часовое повышение квалификации.

Французское фостерство входит в систему судебной защиты молодежи и выполняет иную функцию — семьи принимают детей-правонарушителей, предварительно пройдя подготовительные курсы. Французы получают 26 евро в день, и только за те дни, когда несовершеннолетний присутствует в семье (если он сбежал, компенсация не выплачивается). А заработной платы французские фостеры не получают вовсе.

В Великобритании фостерство достаточно высоко оплачиваются, но и стать фостером сложнее — это возможно только после годового обучения, требует постоянной супервизии и еженедельных консультаций у психолога. При пересчете с фунтов стерлингов, оплата труда британских фостеров чуть превышает 40 тысяч рублей. И даже при таком уровне компенсации, поддержке специализированных фостерных центров, различных образовательных программах, обилии тематической литературы в Великобритании не хватает людей, которые решились бы на такую профессию. Английские специалисты с грустью признают "Мы можем создать любую инфраструктуру, но заставить людей быть фостерами — не можем".

Фостерные семьи — это ценный ресурс не только для решения вопроса семейного устройства детей, но для профилактической работы, когда такие семьи становятся помощниками для других семей.

В Швеции, если семья оказалась в трудной ситуации, ей выделяется "семья-помощник". Помогающая семья ходит в гости, приглашает в гости, берет детей на пару-тройку дней, морально поддерживает при уборке квартиры, и вообще, всячески учит собственным примером, как надо правильно строить семью. Помогает с посещениями врачей. Родители из помогающей семьи получают зарплату. Ребенок из кризисной семьи изымается только в крайнем случае, и только после того, как "уже все попробовали". В таких случаях "контактные семьи" принимают в семью здоровых детей, а "вспомогательные" — детей с особыми потребностями. Есть еще "kontaktperson", которые помогают "трудным" подросткам. В "семейный дом" дети отправляются на более длительный срок, но все равно впоследствии возвращаются в семью.

Возможности для России

Универсальной модели фостерной семьи нет, в каждой стране и регионах они имеют свои особенности и выполняют особую социальную функцию. Кроме того, фостерная помощь предоставляется не только детям, профессиональная семья может заботиться и о взрослых людях с ментальными нарушениями или с серьезными трудностями со здоровьем, об одиноких пожилых людях, о семьях в кризисной ситуации, когда под опеку берется мама с ребенком.

Мы с коллегами решили посвятить ближайшие несколько лет, да и, наверное, десятилетий, изучению и развитию фостерной помощи в России и учредили фонд "Фостер Форсайт". Программу, которая, как мы надеемся, поможет найти журналистов, пишущих о профессиональных приемных родителях, кинорежиссеров и писателей, рассказывающих о детях и родителях в приемных семьях, ученых, исследующих данную проблематику, и сами семьи, готовые называться фостерными, профессиональными, готовые думать, обучаться, делиться опытом и принимать в свою семью — мы назвали "В поисках синей птицы". Назвали так не случайно. По легенде синяя птица оживает в момент, когда рождается младенец, способный мечтать и верить в счастье. Сегодня — этот самый момент. И мы надеемся, что идея фостерства так или иначе приживется на российской почве, обретет национальные черты, специфические формы и особенности. Решит ли она проблему устройства детей-сирот в семью, покажет время.

А пока готовится к выпуску наш первый продукт — приложение к изданию для приемных родителей "Родные люди" — журнал "Русский фостер", который возьмет на себя роль площадки для конструктивного разговора, дискуссии о фостерной помощи.

Пусть это совершенно замечательный воспитанный мальчик или чудесная, скромная девочка. Но то чувство облегчения, которое мы испытываем, когда возвращаем его родителям, даже если он ничего вредительского у нас не делал и совершенно не мешал, очень хорошо дает нам понять, что, на самом деле, отвечать за ребенка, который к тебе не привязан, — тяжело.

А воспитатели в детских домах находятся в этой ситуации постоянно, они отвечают за детей, причем дети к ним не привязаны.

Никаких механизмов регуляции их поведения в распоряжении взрослых нет. Ни грубых механизмов (по крайней мере, если они не нарушают закон): они не могут кричать на детей, бить, наказывать лишением чего-либо. Ни тонких механизмов, когда ребенок хочет слушаться, хочет нравиться, когда реагирует на тон, на взгляд.

Поэтому воспитателям в детских домах не позавидуешь: они юридически отвечают за детей, а реально внутренней ответственности, ответственности, в которой всегда присутствует взаимосвязь с тем, за кого отвечаешь, — нет.

Кроме этого, они постоянно находятся в обществе тяжело травмированных детей, то есть тех детей, которым очень плохо, плохо каждую минуту.

Естественно, дальше стоит выбор, что делать человеку с нормальной психикой. Если ты это их состояние будешь эмпатически воспринимать и пускать в себя, но тогда ты с ума сойдешь, потому что ты помочь реально им всем не можешь, а чувствовать всё время их боль невозможно. Некоторые, в общем то, достаточно быстро это понимают и просто берут какого-нибудь ребенка: усыновляют, под опеку забирают и уходят. То есть они понимают, что действительно могут помочь одному конкретному ребенку и — вытаскивают его из системы.

Это один из вариантов. Кто-то понимает, что он просто вообще не может находиться в этом пространстве переживаний, боли, и увольняется очень быстро.

Кто-то остается и в той или иной степени вынужден отмораживать свои чувства. То есть выстраивать некую броню для того, чтобы не чувствовать эту боль постоянно.

Соответственно, это защитное онемение чувств, если человек его очень часто включает, постепенно может стать второй натурой. Если у человека высокое моральное чувство, он все равно не выдержит, будет всё время болеть, ему постоянно будет плохо, и он рано или поздно всё равно уволится или будет продолжать болеть…

А если у него не очень высокое моральное чувство, то постепенно происходит деформация личности, появление цинизма, нарастание такой корки, когда дети в учреждении кажутся уродами, браком. И нет никакой проблемы в том, чтоб отправить такого ребенка в психбольницу, если он плохо себя ведет, зато есть полная уверенность, что никто таких детей не возьмет, кому они нужны такие.

Понятно, что это всё зависит ещё и от учреждения, от того, какая атмосфера в коллективе, какой руководитель. Если учреждение хорошее, с адекватной атмосферой, если руководитель ждет от людей, что они будут заниматься детьми, будут сохранять человеческие чувства, то тогда противостоять давлению этой беды проще, можно как-то черпать поддержку в коллегах, не забывая, ради чего все здесь работают. Как-то сохранять человечность, несмотря на тяжелую психологическую сторону.

Если руководитель сам, например, давно выгоревший, циничный человек, если отношения в коллективе — склоки, раздоры, ощущение, что «мы тут присматриваем за этими уродами», то понятно, что человеку в одиночку противостоять всему этому тяжело, и он либо должен уйти, либо станет таким же.

Да, детские дома очень разные. Разные по внутренним неписаным психологическим правилам. И правила эти про то, остаются ли люди живыми, остаются людьми или — отмораживаемся. Но в любом случае живыми там оставаться очень трудно, потому что вокруг такая густая атмосфера беды, в которой продолжать чувствовать, — очень сложно.
Система бумаг

К общему фону беды, в котором приходится работать, добавляется то, что сверху, от начальников из министерств, управлений, постоянно спускают какие-то требования, становится всё больше и больше бумаг, всё больше отчетов, требований провести совершенно ненужные бестолковые мероприятия… И это, конечно, очень истощает, и возникает такое ощущение, что дети мешают заполнять бумаги.

К сожалению, достаточно распространена и грубая манера обращения к сотрудникам со стороны руководства, неуважение к потребностям людей, к каким-то их обстоятельствам и так далее.

Понятно, что тогда выгорание усиливается, и вследствие выгорания наступает та самая защитная деформация. И тогда уже, когда человек подвергся этой деформации, по большому счету, его вообще к детям нельзя подпускать. Ни к каким детям, тем более — к сиротам. Но как раз именно такие люди там работают часто годами, потому что они не устают, им неплохо.

В итоге мы имеем, что дети вырастают вроде как под присмотром, но при этом психологически с полным ощущением одиночества, часто перенесшие насилие, жестокое обращение. Психологическое насилие вообще просто поголовно, когда их оскорбляют, когда им предрекают будущее под забором, когда оскорбляют их родителей, не разрешают видеться с родными или еще что-нибудь. Собственно говоря, результат мы имеем очень невеселый.
Разрушить заборы

Чтобы изменить ситуацию, нужна полная, тотальная реформа всей системы, всех учреждений.

Во всем мире, по крайней мере, в развитых странах, на которые мы, вроде как, пытаемся ориентироваться, действуют жесткие ограничения на количество детей в учреждении. В разных странах — от восьми до двенадцати детей максимум.

У нас, как мы знаем, учреждения гораздо, гораздо больше. Причем они изолированы. А изоляция тоже ничего хорошего не несет. Когда всё учреждение за забором, фактически общественного контроля нет, и если у человека есть склонность к тому, чтобы упиваться властью над слабыми, то, собственно говоря, никаких сдерживающих тормозов-то для него нет. Особенно если это маленькие дети, например, в доме ребенка: никто ж не увидит.

Недавно был случай, когда избили трех младенцев. Там, собственно говоря, если бы один из мальчиков не впал в кому, и ему не пришлось бы вызвать «скорую» — никто бы не узнал. А сколько этих избиений ежедневно происходит — мы не знаем, система-то закрытая. Идет такое развращение вседозволенностью, властью над слабыми существами.

Учреждения могут быть более здоровыми, только если они включены в обычную жизнь. Меньше случаев насилия в тех учреждениях, в которых дети ходят в обычную школу, гуляют в обычном дворе, ходят в обычную поликлинику. Такой и должна быть модель учреждений, если уж от них не удалось избавиться полностью: просто обычная квартира в обычном доме, где живут до восьми, максимум — до двенадцати детей с постоянными воспитателями, не двадцать у них нянек, а два воспитателя. Общаются с обычными детьми, гуляют в обычном дворе, ходят в обычные кружки, в обычную поликлинику.

Здесь — та степень прозрачности, при которой гораздо сложнее издеваться над ребенком, и у ребенка гораздо меньше ощущений собственной ненормальности и собственной полной подконтрольности людям, с которыми он фактически заперт за забором, как в местах лишения свободы.

И, соответственно, если это постоянные воспитатели — у них больше возможностей выстраивать человеческие отношения с этим ребенком, которые основываются не только на подчинении.

Итак, чтобы исправить ситуацию: прежде всего, должно быть разукрупнение и никакой изоляции, всё должно быть интегрировано, включено в обычную жизнь.

Речь абсолютно обо всех учреждениях. Единственное отличие, которое может быть, скажем, с умственно отсталыми детьми, с детьми-инвалидами, что там эти нормативы должны быть ещё ниже, то есть не по12 детей, а по 3–4 ребенка.

Может быть и инклюзивное воспитание: как в многодетной семье может быть один из детей болен, так же и тут. В некоторых случаях может просто потребоваться больше персонала.

Если говорить про маленьких детей, они вообще не должны содержаться ни в каких учреждениях до трех лет, а лучше — до пяти. Они — абсолютно беззащитны.

Да, для этого есть профессиональные семьи, которые, в том числе, готовы принимать детей временно. Те же самые женщины, которые работают нянями в чужих семьях, почему не могут работать у себя дома, экстренно принимая младенцев, ухаживая за ними, пока не найдутся усыновители? Но и потом ребенок не должен попасть в учреждение.

Если ему не нашли семью — катастрофа. Значит, вообще никто ничего не делает. Я понимаю, что у нас сейчас так. Вообще это нонсенс, чтобы для ребенка младше трех лет не нашлась семья, это немыслимо, если люди действительно работают…

У нас есть соседняя Украина, в которой всего семь лет назад ситуация с усыновлением была ничуть не лучше, чем у нас сейчас. Сейчас у них не то, что ребенка-дошкольника, ребенка до десяти лет найти в учреждениях практически невозможно.

Просто надо работать.

Есть такой вид расстройства привязанности, при котором во внутреннем мире ребенка вообще нет места родителям. Представьте: дети лежат в манежах, перед ними, как в калейдоскопе, мелькают воспитатели, няньки, медсестры. Постоянны в их жизни только манеж и сверстники. А поскольку у каждого ребенка есть врожденная потребность в создании привязанности, она перемещается самым причудливым образом. Я знала маму, чья приемная дочь испытывала привязанность к белому халату. После того как девочку принесли домой из детдома, она практически непрерывно кричала в течение нескольких недель, пока мама случайно не подошла к ней в белой блузке. Только тогда ребенок оживился и отреагировал на маму как надо. Другой пример. В детских домах и приютах устанавливают большие плазменные панели, купленные спонсорами, персоналу удобно — врубил, и дети при деле. И единственной женщиной, которая смотрит ребенку в глаза и широко улыбается, оказывается тетенька из рекламы. Такой ребенок орет при виде живой мамы и успокаивается только тогда, когда ему включают рекламу.

- Но все же реактивное расстройство привязанности формируется не у всякого ребенка, побывавшего в детском доме?
- Разумеется. И учреждения бывают разные — есть ужасные, есть более человечные, и у детей разные истории, разные способности к преодолению жизненных трудностей, разная устойчивость нервной системы. Есть такие дети, которых ничем не возьмешь, и они через все испытания проходят невредимыми. А есть такие, которым много не надо — их сразу сминает.

- Что вы думаете о кризисе с американским усыновлением?
- С американцами, на мой взгляд, приключилась очень несправедливая история. Расстройство привязанности у детей, которых они усыновляли, вызвано нашей системой, а не американской. И когда ребенка с этим расстройством отдают американцам и удивляются, почему они с ним не справляются, это просто нехорошо. Наши приемные родители тоже ведь на стенку лезут. Ребенок с расстройством привязанности, которое, по сути, представляет собой искаженную картину мира — это не безнадежно, но очень тяжело. В Америке таких детей практически нет, потому что нет учреждений, где ребенка, оставшегося без семьи, содержат на постоянной основе. Вот почему даже их психологи теряются, когда сталкиваются с РАДом, вызыванным нашей системой депривации. Что уж говорить о приемных родителях. Они начинают с того, что пытаются этого ребенка любить. Они, в принципе, готовы к тому, что ребенок будет с плохими манерами, с истериками, агрессией — то есть к тому, чего можно ожидать от ребенка травмированного. Ведь травмированные дети есть везде, в самой благополучной стране. Но тут вдруг выясняется, что они для него просто не существуют или существуют как источник опасности. И он либо «закрывается», либо старается подчинить их своей воле, потому что ему очень страшно. С такими детьми полчаса наедине провести сложно, а постоянная ответственность за них опустошает и истощает взрослого человека. Вот почему некоторые из приемных родителей приходят в отчаяние и «слетают с катушек».



- Какой, на ваш взгляд, могла бы быть адекватная реакция российских властей на информацию о гибели наших детей в США?
- Адекватная реакция могла бы быть такой: если мы видим повторяющееся явление, мы его должны компетентно проанализировать и понять причины, по которым оно повторяется. Для начала надо было бы отбросить простые идеи вроде той, что «все америкосы — бездуховное быдло». Потом обратить внимание на то, что дети испытывают депривацию. Через депривацию выйти на условия содержания детей в наших учреждениях и начать наконец реформу этих учреждений. Контролем этот вопрос не решить. Вы можете сегодня прийти в семью и увидеть, что родители с ребенком вместе делают уроки. А завтра этого ребенка убьют. До реформы надо было бы предложить американским агентствам по усыновлению дополнительную подготовку родителей по теме расстройства привязанности. Но, с другой стороны, кто у нас профессионально владеет этой темой?..

- А как вы относитесь к "терапии привязанности"?
- Я, мягко говоря, не в восторге от учебных пособий на эту тему. Читаешь и думаешь: замени ребенка на собачку, и, в общем, мало что изменится. Вообще ребенку, конечно же, легче восстановить картинку привязанности, когда у родителя ярко выражена позиция властной заботы. Он как бы накрывает матрицу ребенка своей матрицей и форматирует ее. Охотно верю, что у Нэнси Томас хорошие результаты. Но все люди разные. И когда родитель, которому терапевт сказал держать границы в общении с ребенком, начинает голосом, срывающимся на визг, утверждать свой авторитет, начинаются те самые ужасы. Как у любого метода, у этой терапии есть свои плюсы и минусы.

- В некоторых случаях американские приемные родители и сами, похоже, были сложными — мягко говоря - в психологическом плане людьми. Дети умирали от истощения, потому что их ограничивали в еде, от переохлаждения, потому что их запирали в неотапливаемом подвале, их забивали насмерть, держали в клетках…
- Конечно, возможна ситуация, когда травма ребенка резонирует с травмой родителя. Но это только часть истории. В наших детских учреждениях пренебрежение (книжки не читают, с ложечки не кормят) часто доходит до стадии жестокого обращения. Не со зла, а просто потому, что конвейер, некогда возиться. Могут и накормить через рвоту, и помыть ледяной водой, и так далее.

- У нас, помнится, и в детских садах иногда через рвоту кормили...
- Ну сейчас-то вроде бы родители за этим следят и готовы, если что, права ребенка, нарушаемые в детском саду или школе, отстаивать. А в детдоме кто заступится? И ребенок с этим живет. А когда его усыновляют, он начинает провоцировать родителя на ту единственную модель поведения взрослого, которая в его, ребенка, картине мира является нормальной. Я всегда говорю приемным родителям: детей бить нельзя, даже если они будут вас провоцировать. И хорошие, очень хорошие люди мне отвечают: да никогда в жизни, своих оболтусов вырастил, ни разу пальцем не тронул — неужели сироту стану бить? Я давно работаю и в таких случаях уже не переубеждаю, а просто говорю: ладно, если что - звоните. И через какое-то время этот человек звонит или приходит ко мне со слезами на глазах и говорит: «Я чувствую в себе зверя. Я не то что побить, я убить его хочу». Зверь-то в каждом из нас есть. У большинства он просто дремлет, и пока нашего ребенка не начнут насиловать у нас на глазах, мы можем и не узнать, что в нас этот зверь живет. А дети, которые испытали на себе жестокое обращение в детском доме, виртуозно, словно факиры, умеют этого зверя выманивать. И для взрослого человека это, конечно, шок — как же так, неужели я такая сволочь, неужели я способен на такое?

- И как же с этим быть?
- В такой ситуации очень важно сопровождение. Человек же не станет звонить в опеку, людям, которым перед усыновлением доказывал, что он не верблюд, и говорить: «Что мне делать, я хочу его убить». Там же скажут: «О чем же вы думали, когда брали ребенка?» или «Ну раз так, то отдавайте ребенка обратно». У человека должно быть место, куда он сможет прийти и рассказать о своей проблеме. Должны быть люди, которые этому человеку помогут.

- А как вы помогаете таким родителям?
- Основную работу делают они сами. Нарушенную привязанность можно вылечить только хорошей привязанностью, ничем иным. Моя задача — поддерживать родителя, не давать ему доходить до «измененных состояний сознания». У него наступает очень сильное истощение, он начинает искаженно воспринимать реальность. Он не замечает, что ребенок начал к нему приходить, если упал. Не видит, что ребенок, засыпая, уже не бьется головой о стенку. Он постоянно сравнивает происходящее с воображаемой картинкой нормы, а до нормы еще очень много лет. И моя задача — показывать родителям, что процесс идет, что если ребенок будит в них зверя, это не означает, что они «сволочи», и так далее. Есть дети, которые сразу с благодарностью откликаются на любовь приемных родителей, но дети с РАД — это история на годы терпения. У родителей ведь и суицидальные мысли бывают — побить ребенка не могу, отдать не могу, умереть бы и забыть это все. Эти люди делают совершенно фантастическую работу, с них надо пылинки сдувать. У нас этого, увы, не понимают и не ценят.

- Сейчас много споров о том, где сиротам приходится хуже – в российских или американских приемных семьях. А то, что происходит в наших детских домах, остается за кадром…
- Вот чего мы действительно не знаем, так это статистики происшествий в наших детских учреждениях. Я 12 лет работаю — и не знаю. Никто не знает ни смертности в домах ребенка, ни статистики случаев насилия в детских домах.

- Такие случаи время от времени всплывают в СМИ.
- А до меня они доходят через приемных родителей. Дело в том, что дети, попадая в приемные семьи, через какое-то время начинают воспроизводить свой страшный опыт в разговорах, в играх, в обращении с животными. Восьмилетний мальчик имитирует оральное изнасилование, папа с мамой приходят в ужас, а он им: «А что такого? Это обыкновенный секс, все так делают». И таких случаев много. Поэтому когда я слышу все эти разговоры об ужасах американского усыновления, я думаю: господи, чья бы корова мычала. А Павел Астахов ездит по детским домам и лазит по тумбочкам со словами: «Если найду “Плейбой” или карты — уволю директора». Видимо, в его представлении карты — это самое ужасное, что может случиться в жизни детдомовца.

- Как вы относитесь к мерам, которые принимаются сейчас российским правительством для поддержки детей-сирот и усыновителей?
- Пока это больше похоже на пиар. Написали красивые цифры — единовременное пособие 100 тысяч рублей. Но всем же понятно, что на эти деньги инвалида не вытянешь. Это приведет лишь к ухудшению мнения окружающих об усыновителях: на деньги позарился, на сироте загреб. Есть одно полезное нововведение — увеличили срок действия справок с трех до шести месяцев.

- Но еще ведь и справки о состоянии жилплощади отменили...
- ...Которые сами же два года назад и ввели неизвестно зачем. Метод известный: возьмите в избу козла, выгоните из избы козла.

- Вице-премьер Ольга Голодец, которая отвечает в правительстве за реализацию президентского указа о сиротах, заявила о том, что в России на 130 тыс. сирот приходится лишь 20 тыс. семей, желающих усыновить ребенка. Почему так мало, как вы считаете?
- Во-первых, усыновление — лишь одна из форм устройства детей в семью. И на усыновление у нас уходит меньшинство сирот, подавляющее большинство устраивается по другим формам — опека, родственная опека, приемная семья. Кроме того, часть тех, кто изъявил желание стать усыновителем, на самом деле никогда никого не усыновит. Они придумали себе здорового голубоглазого младенца, дочку профессора и балерины, погибших в автокатастрофе, а таких детей в учреждениях нет. Одним словом, цифры вице-премьера содержат в себе ноль бит информации. Нас должны интересовать люди, которые готовы рассматривать в той или иной форме прием ребенка в семью. И таких людей много. Но возникает другой вопрос: допустим, эти люди хотят взять ребенка в семью. Что дальше? Для того чтобы их абстрактное желание воплотилось в устройство конкретного ребенка, должна быть инфраструктура. Они должны приходить не в опеку, а к людям, чья основная работа — семейное устройство. К сожалению, службы сопровождения, которые начали было создаваться, были уничтожены в 2008 году.

- Почему это произошло?
- Потому что депутаты Лахова и Крашенинников продавили вариант закона «Об опеке и попечительстве», по которому патронатное воспитание перестало быть самостоятельной формой устройства ребенка в семью, а стало одним из вариантов опеки. В результате практически по всей стране патронатные службы, обеспечивавшие сопровождение семей и позволявшие готовить соответствующие кадры, были разогнаны. К счастью, эти кадры у нас до сих пор остались, просто ушли из уничтоженных служб в смежные структуры.

- Можно ли решить проблему сирот в России за 5-7 лет, как говорит Павел Астахов?
- Смотря при каких условиях. Я знаю опыт Украины, где была примерно такая же ситуация с сиротами, как у нас. После «оранжевой революции» 2004 года многое осталось по-прежнему, и люди были разочарованы, но вот наша сфера изменилась кардинально. Они убрали пиарщиков и функционеров и заменили их практиками. Сиротами занималась Людмила Волынец (в настоящее время — руководитель управления обеспечения деятельности уполномоченного президента Украины по правам ребенка. - «За рубежом»). Что-то она успела, что-то нет, но за пять лет число сирот в учреждениях сократилось вдвое. У них в каждом районе есть школы приемных родителей и службы сопровождения семей с приемными детьми. Да, они жалуются на нехватку денег и недостаточно высокий уровень специалистов. Но сеть есть, и ее можно улучшать. Решение проблемы возможно только за счет профессиональной замещающей заботы. Это работа на дому по выращиванию ребенка. За деньги. Потому что работать в этой ситуации обычно невозможно, даже если в семью устроен не инвалид. В принципе за 5-7 лет возможно сделать многое. Но пока этим вопросом у нас будут заниматься Лахова и Астахов — нет, я не верю в кардинальное изменение ситуации.

Беседовал: Илья Борисенко
Фото: istockphoto.com, личный архив Людмилы Петрановской


Информация к размышлению: «мягкие» приговоры

Действительно ли приговоры американским родителям, причастным к гибели приемных детей из России, были неоправданно мягкими? Приглядимся к "подозрительным" судебным решениям внимательнее, попытаемся понять, складываются ли они в систему, и сравним их с решениями российского правосудия в похожих случаях.
Начнем с дела Димы Яковлева (в Америке его звали Чейзом Харрисоном), именем которого неофициально назван Федеральный закон №272.
Напомним, приемный отец, Майлз Харрисон, считая, что по дороге на работу завез Диму в детский сад, на самом деле забыл его в машине, оставленной на стоянке около офиса. Стояла жара, и через несколько часов пристегнутый к автокреслу ребенок фактически испекся заживо. Майлз Харрисон предстал перед судом, но был оправдан и не понес никакого наказания. Дело это подробно разобрано в статье Джина Вайнгартена "Смертельная рассеянность" ("Fatal Distraction"), опубликованной в феврале 2009 года в Washington Post (за этот материал автор получил Пулитцеровскую премию). Вайнгартен весьма убедительно доказывает, что никакого предвзятого отношения к мальчику из России у судьи не было: в тот же день точно так же был забыт в машине и умер такой же ужасной смертью родной, не приемный сын другого американца, и отца даже к суду не стали привлекать.
Это специфическая американская трагедия: в год, по данным журналиста, в США гибнет 15-20 забытых в машинах детей (по другим данным, их число доходит до 40). Судьи принимают решения в зависимости от обстоятельств: одно дело, когда человек регулярно оставляет детей в автомобиле, используя машину как заменитель детского сада (был и такой случай), другое – когда с ним случается некое затмение, как с Майлзом Харрисоном. Эмоциональное отношение общественности к этим трагедиям примерно одинаково что в России, что в Америке: многие предлагают запереть "забывчивых" родителей в машинах, чтобы они испытали то же, что испытали перед смертью их несчастные дети. В статье Вайнгартена этот феномен объясняется просто: люди не могут поверить, что это может произойти и с ними. А ведь случай с Димой Яковлевым, по сути, мало чем отличается от случаев, когда дети выпадают из окон, тонут в ваннах, обвариваются кипятком, погибают от ударов током. Это несчастные случаи, в которых всегда можно обвинить родителей – недосмотрели, не смогли предотвратить.
Как подобные дела разбираются в России? Например, так. Осенью прошлого года жительница Белгорода посадила своего годовалого сына в ванну, включила воду, закрыла пробкой отверстие для слива воды и ушла заниматься домашними делами. Когда ванна наполнилась водой, ребенок захлебнулся. Смягчающие обстоятельства: раскаяние, наличие другого малолетнего ребенка, беременность. Приговор суда: причинение смерти по неосторожности, штраф 10 тыс. рублей.
Или так. В августе 2012 года жительница Иркутска, раздавила во сне свою новорожденную дочь, от полученных травм ребенок скончался. Следствие не исключало версию умышленного убийства, но она не подтвердилась. Смягчающие обстоятельства: раскаяние, наличие пятерых несовершеннолетних детей. Приговор суда: причинение смерти по неосторожности, 6 месяцев исправительных работ.
Возьмем другое громкое дело — убийство Вани Скоробогатова (Натаниела Крейвера). В 2003 году супруги Майкл и Нанетт Крейвер из поселка Кэрролл (штат Пенсильвания) усыновили близнецов Ваню и Дашу Скоробогатовых в Троицке (Челябинская область). В 2009 году Ваня, которому к тому времени исполнилось семь, погиб. Патологоанатом Уэйн Росс, проводивший вскрытие, зафиксировал на теле мальчика около 80 повреждений. Причинами смерти были названы черепно-мозговая травма и крайняя степень истощения. Во время суда, проходившего в графстве Йорк, сторона обвинения изначально собиралась требовать для Крейверов смертной казни. Крейверы же заявили, что ребенок страдал синдромом пьяного зачатия, реактивным расстройством привязанности и склонностью к членовредительству. Одним из ключевых моментов разбирательства стали показания доктора Росса, который не смог с уверенностью исключить предположение, что травмы Ваня нанес себе сам.
В ходе процесса под напором адвокатов прокуроры постепенно отступали и в итоге добились лишь признания супругов виновными в непредумышленном убийстве. К моменту вынесения приговора (сентябрь 2011 года) Крейверы уже отсидели в тюрьме 19 месяцев, и судья в полном соответствии с законом принял решение выпустить их под залог в $50 тыс. Они были лишены родительских прав на Дашу - ее забрала к себе одна из родственниц супругов.
Заместитель окружного прокурора Тим Баркер прокомментировал вердикт присяжных так: «...Он означает, что Майкл и Нанетт Крейвер навсегда останутся убийцами своего сына Натаниела. Мы защитили светлую память ребенка и доказали, что он не сам забил себя до смерти».
Еще один «мягкий» приговор был вынесен по делу об убийстве Никиты Хорьякова (Закари Хигьера), двухлетнего мальчика, усыновленного в Оренбурге. Причина его смерти — черепно-мозговые травмы, несовместимые с жизнью. Приемная мать мальчика, жительница штата Массачусетс Наташа Хигьер, сначала утверждала, что Никита выпал из кроватки. Однако впоследствии призналась в том, что в приступе гнева подбросила ребенка и он, падая, ударился о журнальный столик. За это ей дали 2,5 года тюрьмы, из которых полтора — отложенных, с испытательным сроком на 4 года.
Наконец, два судебных решения, вызывающих очень серьезные сомнения. Первое было вынесено по делу Брайана Дикстры, жителя штата Айова, обвинявшегося в убийстве своего приемного сына Айзека (в России мальчика звали Илья Каргинцев). Малыш, которому не было и двух лет, в августе 2005 года поступил в больницу с тяжелейшей черепно-мозговой травмой и спустя сутки умер. Отец заявил полиции, что Илья за три дня до этого упал с лестницы, но полученные им повреждения не выглядели серьезными. И лишь когда ребенку стало плохо, Дикстра якобы испугался и решил обратиться за медицинской помощью. Однако врачи, осматривавшие мальчика, усомнились в его версии. По их мнению, падение с лестницы действительно было, только вот травму, которая привела к смерти, Илья получил в тот самый день, когда его привезли в больницу. Расследование продолжалось три года, и Дикстра был арестован лишь в 2008 году (впрочем, его тут же выпустили под залог, и суда он дожидался на свободе).
Каким образом адвокатам удалось развалить дело, из сообщений американских СМИ неясно. Известно лишь, что основным аргументом защиты были положительные характеристики обвиняемого (любящий и заботливый отец, никто не видел, чтобы он бил ребенка, он не способен на убийство и т. д.), а кроме того, как и в деле Крейверов, судмедэксперт штата не смог определить, была ли смерть Ильи насильственной или стала результатом несчастного случая. Возможно, на отношение судьи к доводам стороны обвинения повлияло и еще одно обстоятельство: за несколько недель до начала этого процесса ему пришлось вынести решение о повторном рассмотрении дела об убийстве первой степени, в расследовании которого, как выяснилось, были допущены серьезные нарушения.
Полуторагодовалый Сергей Наконечный (Люк Эванс), усыновленный жителями штата Индиана Стивом и Натали Эванс, погиб в ноябре 2001 года. Патологоанатомы, производившие вскрытие тела мальчика, пришли к выводу, что причиной его смерти стали множественные травмы головного мозга и синдром детского сотрясения. Кроме того, врачи зафиксировали признаки недоедания и обезвоживания. Суд по делу об убийстве мальчика откладывался несколько раз, и окончательное решение судья округа Лейк принял лишь в 2006 году: с Натали Эванс были сняты все обвинения, гибель ее приемного сына была признана несчастным случаем. Среди аргументов, которые использовала сторона защиты в суде, были такие: изначальная болезненность мальчика (этот довод подкреплялся медицинскими документами, полученными из России), субтильное телосложение матери («физически не могла затрясти ребенка до смерти»), а также наличие у нее старшего сына, Алека, в присутствии которого она, по словам адвокатов, вряд ли решилась бы на убийство. Сама Натали Эванс подчеркивала, что у Люка была задержка развития и нарушение привязанности.
К этому ряду может добавиться и дело Максима Кузьмина (Макса Шатто), в январе этого года умершего в Техасе от разрыва брыжейки тонкой кишки. Родителям мальчика обвинения не предъявлены, местные органы опеки продолжают собственное расследование дела.
Итак, несколько судебных решений о гибели российских детей и в самом деле вызывают у наблюдателей вопросы (важно, впрочем, вновь подчеркнуть, что полная информация по этим делам есть только у правоохранительных органов США). Но можно ли говорить, что «мягкие» приговоры американским приемным родителям являются системой? Можно, если не знать о том, чем заканчивались другие процессы, связанные с гибелью маленьких граждан России в Америке. А заканчивались они так. Ирма Павлис, приемная мать Алеши Гейко, получила за его убийство 12 лет тюрьмы. Приемным родителям Дениса Урицкого, умершего от истощения, дали по 22 года заключения (19 с учетом трех лет, проведенных под домашним арестом) без права на условно-досрочное освобождение. Пегги Сью Хилт, убившая двухлетнюю Нину Баженову, получила 25 лет тюрьмы плюс 10 лет отложенного наказания.
В чем же дело? Вероятно, в том, что в одних случаях обвинение работало так, что адвокаты при всем желании не могли спасти своих подзащитных от больших сроков. В других, напротив, лучше работали адвокаты и вынуждали прокуроров согласиться на сделку «частичное признание вины в обмен на минимальный срок» (а то и вовсе, как в деле Брайана Дикстры или Натали Эванс, доказывали, что смерть ребенка стала результатом несчастного случая). Ну и не стоит забывать о презумпции невиновности: нельзя исключать, что оправданные приемные родители и в самом деле не совершали того, в чем их обвиняли.
Чтобы закончить с темой мягких приговоров убийцам российских детей, посмотрим, какие решения по аналогичным делам принимают судьи в нашей стране. Приговоры бывают строгими. Вот, скажем, жительница Иркутской области, выпив по случаю приближения Нового года, бросила в снег раздетого шестимесячного сына и пошла прочь. Ребенок заплакал, прохожие его подобрали и вызвали «скорую помощь». Мать лишили родительских прав (мальчик, кстати, теперь живет в приемной семье) и за покушение на убийство малолетнего приговорили к 12,5 годам колонии строгого режима.
Но случается и по-другому. В мае прошлого года ранее судимая 20-летняя жительница Хакасии самостоятельно родила в своей ванной комнате мальчика, после чего поместила его в пакет, дождалась, пока он задохнется, а труп закопала у гаражей. Причина — тяжелое финансовое положение и боязнь, что ребенок родится умственно отсталым (незадолго до родов мать пыталась покончить с собой, приняв большую дозу снотворного). Смягчающее обстоятельство — наличие малолетней дочери. Приговор: два года колонии-поселения.
Запойная жительница уже упоминавшейся Иркутской области в 2010 году фактически заморила свою семимесячную дочь голодом. Результат экспертизы: алиментарное истощение тяжелой степени с развитием дистрофии внутренних органов, иммунно-эндокринной дисфункции вследствие недокармливания и недоедания. Приговор — год колонии-поселения.
И последний пример. В апреле 2011 года наркоман из Красноярска, избивая сожительницу (тоже наркоманку), несколько раз попал кулаком по голове их двухмесячной дочери, которую женщина держала на руках. Через два дня ребенок умер от полученных травм. Приговор убийце — 8 месяцев колонии.

"За рубежом".

Читайте также:

Елена Альшанская: "Мы тратим огромные деньги на то, чтобы ребенок оставался несчастным"
Рональд Федеричи: "Нужна совместная работа, а не запрет на усыновление"
Джин Мерсер: "Запрет на усыновление - важная мера. Но недостаточная"

Дата публикации: 31-03-2013

Оценка проблемной ситуации: различные подходы к предварительной оценке. Оценка в сотрудничающих подходах с опорой на ресурсы и сильные стороны. Использование генограммы и социограммы, циркулярное интервью, экстернализация проблемы и «чудесный вопрос».
Достижение договоренностей о сотрудничестве с семьей: совместное определение целей, обозначение конкретных шагов, распределение ответственности, заключение договора.
Вовлечение в процесс сотрудничество представителей семьи, изначально не проявляющих заинтересованность: особенности взаимодействия с подростками, приглашение к сотрудничеству отца (отчима), включение расширенной семьи, возможности социальной поддержки от ближайшего социального окружения.
Позиция специалиста в процессе реализации программы сотрудничества: возможности фасилитации процесса изменений, обсуждение выполнения договоренностей, посредничество в контактах с социальными ресурсами.
Взаимодействие специалиста по социальной работе с психологом и другими помогающими специалистами. Специфика профессиональных позиций.
Возможности применения методов семейной терапии в социальной работе. Ориентированный на решение и нарративный подходы как возможности развития сотрудничества в трудных ситуациях.
Возможности помощи семьям, в которых присутствует проблема употребления алкоголя и других психоактивных веществ.
Проблема внутрисемейного насилия и возможности социальной и психологической помощи.
Завершение работы со случаем: когда и на чем завершать. Сценарий итоговой встречи и ее задачи.
Возможности поддержания контакта с семьей после завершения активной работы.

Ведущие Вячеславм Москвичев и Елена Альшанская.
Благодаря стипендиальной программе есть возможность принять участие всего за треть стоимости.
Записаться на программу можно здесь

http://irsu.info/ai1ec_event/profilakti ... nce_id=989
только делать это надо быстро.

Если сейчас группу не наберем, отложим начало на конец ноября и подумаем, как еще распространять информацию, но тему не оставим.
Все уже выделенные стипендии остаются в силе.
Приносим извинения всем, кто сейчас в "подвешенном" состоянии с билетами,