Если не вооруженное сопротивление, то что? Все говорят, и я сам твержу: гражданское неповиновение. А это как? Ну, вот так, например.

Вилора Сергеевна Жукова, 75 лет, в прошлом учительница, давняя наша подруга. Ее отчеты о маршах пенсионеров многие помнят. В прошедшее воскресенье была задержана возле станции метро «Пушкинская», день провела в автозаке и РУВД. Так что мы с ней снова поговорили.

— Где тебя взяли? Куда тебя понесло?
— Марш назначен был на двенадцать, но все движение уже было перекрыто, мы с соседкой Юлей сели на 40-й и решили, что доедем до Бирюзова и потом дойдем до «Пушкнской» пешком. Другого транспорта все равно не было. Нас натолкался полный автобус, а он пошел без остановок до Чигладзе. Начали шутить: «А куда вы нас везете? Объявите». Кто-то говорит: «В РОВД». Все так и грохнули. И сразу «Жыве Беларусь!».

Выгрузились, пошли к метро по середине дороги. А улицу уже в нескольких местах перекрывают, идут навстречу автозаки и водометы. Естественно, все разбегаются по тротуарам, а потом и по дворам. Кто-то говорит: «Да не разбегайтесь же вы! Давайте идти колонной». И я остановилась и кричу: «Куда вы бежите? Чего вы тогда выходите?» Вика мне говорит: «Но там же водомет, вы что, не видите». Отвечаю: «Пусть тогда дома сидят».

Тут автозаки пооткрывались, и бойцы побежали во дворы. Полчища. Тащат людей. Мужчин сразу заламывают, руки за спину, и под прямым углом ведут. Женщины сопротивляются, орут, но их тоже заталкивают в автозаки. А на косогоре стоят сверху наблюдатели, как на трибунах. А туда, на этот косогор, ты помнишь, ведут лестницы. И Вика мне говорит: «Давайте наверх. Идти на Площадь Перемен нет смысла, там все перекрыто». Вообще в ту сторону еще и колючей проволокой все тропинки обмотаны. Даже по травке не пройти. Короче, мы поднялись наверх. Я не хотела, я знала, что дворы — это как раз то место, где они пытаются нахватать как можно больше народа. Мимо нас люди пробегали, но нас не трогали. Я привыкла, что женщин в возрасте они стараются не хватать.. Но, наверное, у них в этот раз была другая задача — брать всех.

Где-то внизу пустили слезоточивый газ из баллончика. Вижу, мужчина держится за глаза. И женщина стоит рядом с ним, промывает ему глаза и попутно с силовиками разговаривает. Вообще многие женщины с ними пытались говорить: «Кому вы присягали? Вы ж не одному человеку присягали, а народу. Зачем же вы свой народ избиваете?» А они женщин этих тащат. А другие женщины пытаются этих отстоять. Пару женщин, кстати, удалось отбить. Я тоже, конечно, в потасовке этой поучаствовала. Вика мне говорит: спокойней надо быть. А я не могу смотреть, когда тащат по земле девушку. Она ничего не кричала, у нее нет никакого флага, никакой символики. Просто потому, что она здесь. Силовик мне говорит: «А чего вы здесь ходите? Дома сидите!» Я отвечаю: «Вы мне еще указывать будете, где мне ходить в мой выходной? Где хочу, там и гуляю, молодой человек. И как вы со мной разговариваете. И кто вас учил». А соседка какая-то добавляет: «И кто за вас замуж пойдет, и какие у вас будут дети».
Кто-то нам пытался отвечать, а кто-то дубинки доставал.

Схватили Вику. Я тут же говорю: «Она со мной» — «И эту тоже забирай». В общем, повели нас в автозак. Правда, посадили на сиденья.

— Погоди, в автозаках же стаканы стоячие для задержанных.

— А это был, наверное, люксовый автозак. С сиденьями по 15 штук по бортам. Двадцать пять женщин посадили. А мужчин потом добавили, нескольких избитых. Одна девушка с нами была, которой тоже газ в глаза попал. Ее ведет этот… силовик и говорит: «Милая, пойдем со мной. Я тебя посажу. Врача вызову». Она отвечает: «Я ничего не вижу». А он опять: «Милая, пойдем со мной» — «Куда? В автозак?!» — «Ну да». И он действительно привел свою милую в автозак и позвал врача из бусика. Тот ей дал какую-то таблеточку, сделал промывание и велел все время моргать. Но она потом долго еще рыдала с красными глазами в Партизанском РУВД.

— А он с иронией произносил это «милая»?

— Никакой иронии или насмешки я не услышала. Он ее очень аккуратно вел под руку, она ж не видела ничего. Это мы потом в милиции над ней подшучивали: «Ну, что, милая? Видишь, он слово сдержал, посадил тебя».
У нас не омоновцы были, а солдаты. Может, контрактники, может, срочники даже. Они более к людям лояльны. Некоторые девушки с ними начали даже кокетничать. «А сколько вам лет? А вы женаты?» И прочее. У одной солдат спрашивает: «А вы кто по профессии?» — «Преподаватель» — «О, я тоже по диплому педагог. Преподаватель труда и физкультуры». Девушки начали взывать к их совести. Эти отвечают: «А какие к нам претензии? Мы вас сейчас по городу повозим, довезем аккуратно».

Привезли в какой-то двор. Говорят, становитесь к стене. Я и встала к стене. Мне говорят «лицом к стене». Спрашиваю: «А на колени не надо?» — «Вам на колени не говорили».

Пересчитали, переписали. С мужчинами вели себя жестко. А женщинам велели молча стоять. Но женщины же не могут стоять молча. И нас перевели во внутренний дворик. Там мы узнали, что мы в Партизанском РУВД. Спросили, не хочет ли кто-нибудь в туалет. По 5-6 человек отводили. Потом наконец отвели к какой-то зал со стульями и начали по очереди записывать наши данные, забирать вещи, ремни, шарфы, шнурки, никаких лекарств, колющих-режущих…

Потом отвели снимать отпечатки пальцев. Обмазывали руки типографской краской. Я спросила молодого человека, нельзя ли мне на память получить отпечатки своих рук. «А зачем вам?». Ну, говорю, для истории. Внукам покажу. Он подумал, пошел взял листик: «Ну, пожалуйста». Вручил мне отпечатки. На память.

— Душевно у вас было.

— Да, наверное, нам повезло. Потом нас повели фотографироваться. Станьте прямо. Чуть поверните голову. Потом слева, потом справа, потом со спины. Когда снимали со спины, увидела, что за спиной у меня решетка. О, говорю, на каком фоне вы меня снимаете! А фоточку на память дадите? Может, потому, что я в возрасте, они мне позволяли так шутить. Фотограф говорит: «Сейчас не могу. Но если вы придете через несколько дней и спросите меня, я вам сделаю. А зачем они вам на таком фоне?» — «Для истории». Сразу ведь Мандельштама вспомнила, знаешь, эти фотографии тюремные.

— Позвонить разрешали?

— Да, некоторые успели, пока у нас не отобрали телефоны. Даже покурить разрешали, выводили по 5-6 человек. И передачи принимали. Вызывали пофамильно. Вручали пакет «с воли». Все, естественно, делились чем могли. И волонтеры, которые уже знали кто задержан, буквально завалили нас всякой всячиной: и фрукты были, и бутерброды, и напитки, даже плов был. Мы в центре помещения устроили шведский стол, каждый подходил и угощался.

Там у нас были интересные ситуации. Ко мне подошел молодой человек и спросил, где сейчас Ольга С., он услышал ее фамилию, когда принесли передачу. Спрашиваю: «Это ваша знакомая?» — «Это мой преподаватель бывший, я у нее диплом писал. Если это она». А ее в этот момент как раз увели фотографировать. А когда она вернулась, была такая встреча! Все кругом аплодировали, радовались.

А автозаки прибывали. Мы были во втором. А пока отпечатки сдавали, слышим, что прибыл третий. Потом четвертый и пятый. Всего человек сто пятьдесят. В последних трех были в основном мужчины с Площади Перемен, не то что в нашем. Слышишь? — «наш автозак», «наше РУВД». Привыкаешь быстро. Так вот, в «ненаших автозаках» мужчинам было лет по тридцать-сорок и постарше, молодых почти не было. Избитые сидели, им время от времени требовались лекарства, вызывали врача, здоровые стояли кружком. Я, по учительской привычке, все время ходила, сидеть не люблю. Прохожу мимо одного такого кружка, один из мужчин меня спрашивает: «Бабушка, а вы как сюда попали?» — «Знаешь, говорю, сынок или внучок, так же, как и вы — с комфортом. Довезли, в туалет свозили, водички дали, сфотографировали на память». Все расхохотались. Вот, думаю, настроение людям подняла. Осталось только крикнуть «Жыве Беларусь!». Тут, кстати, раскрыли передачу одной женщине, а там две маски — белая и красная. И опять смех.

Некоторые допросы для протоколов я слышала. Прямо передо мной допрашивали мужчину, которого привезли с Площади Перемен. «Что вы там делали?» — «Я пошел почтить память погибшего Романа Бондаренко. Я цветок положил, и меня тут же взяли». — «Врете. Кем он вам приходится, он что вам, родственник?» — «Нет, давний знакомый». — «Опять врете. Но я запишу».

Посадили меня на его место. «Участвовали ли вы в митинге?» — «Нет. Что такое митинг? Это встреча, собрание людей с выступлениями. Я ни в чем таком не участвовала». — «За что вас задержали?» — «Не знаю. Подруга обрабатывала глаза мужчине после попадания газа. Я считаю, что забрали нас ни за что». Потом написала в протоколе, что с обвинением не согласна.

Так и прошел день. В половине девятого пришел сотрудник РУВД и сказал, что сегодня никого выпускать не будут. Исключение сделали для меня — наверное, возраст.
Он велел мне взять сумку с вещами и повел к воротам. Ой, говорит, что-то ворота заело, выпускать вас не хотят… Еще раз попробую. А там за воротами тишина. Наконец они приоткрылись, я выхожу и тут… Минута славы. Как будто я на красной дорожке в Каннах. Аплодисменты, крики приветственные. Слышу «Вилора Сергеевна!» Муж моей коллеги приехал за мной. Потом подошел знакомый моей одноклассницы, он тоже за мной приехал. То есть две машины мне подали.

— И это не считая люксового автозака. А остальные надолго там остались?

— Вику отпустили в два часа ночи. Многих утром. Кого-то увезли в Жодино, говорят, и на Окрестина. Одну картину не забуду, наверное, никогда. Омоновцы привезли мужчину. Согнули его под прямым углом и вели. Он так кричал, он, наверное, избитый был сильно. Мы спускались по лестнице, а его вели мимо нас. Четверо омоновцев. И мы, конечно, не удержались: «Фашисты! Что ж вы людей избиваете!» — «Замолчите! А то сейчас сами так пойдете».

Я не знаю, что с этим делать. Делаю, что могу. В понедельник пошла, как всегда, на марш пенсионеров.