Я глубоко убеждена – ни один нормальный человек не хочет войны. Ни на своей территории, ни на чужой. Это базовая вшитая в сознание ценность – мир над головой. Тем более в нашей стране, где нет ни одной семьи, которую бы не коснулась Великая Отечественная война.

И я против войны. Против жертв, против смертей и боли мирных жителей.

Но я не могу понять – почему о войне на Украине заговорили только сейчас, когда Россия начала проводить спецоперацию. Почему все эти прекрасные люди, которые хором воют о своем стыде, молчали и прятали глаза 8 лет?

8 лет на Украине гибли люди. Русские люди, ничем не отличающиеся от россиян. Мы выросли на одних книгах, на одних фильмах, говорим на одном языке. И восемь лет их убивали. Я помню, как жгли людей в доме Профсоюзов, и вся совестливая интеллигенция в лучшем случае молчала, словно ничего не произошло, а в худшем – подзуживала и злорадствовала.

Я помню еженедельные новости – погиб ребенок в Донецке, убили старика, взорвался дом.

И все это – в гробовой тишине, без единого возражения со стороны «лучших людей России».

Давно пора назвать вещи своими именами. То, что происходило на Украине все это время, – фашизм и геноцид. Нет, я беру информацию не из газет и не из телевизора (у меня его нет). Близкие друзья, родственники, приятели – огромное количество дорогих мне людей живет на Украине, в ДНР и ЛНР.

И жители непризнанных республик – безусловно, жертвы, а не агрессоры. Если бы мне в моей стране попытались запретить говорить на моем языке – с великой долей вероятности я бы тоже взяла в руки автомат и стала защищаться. Если бы в моей стране к власти пришли неонацисты – я бы не встала под их флаги. Именно поэтому я очень хорошо понимаю дончан и луганцев.

Я даже киевлян, приложив усилие, понимаю. Не разделяю их мнения, не поддерживаю, но понимаю. И искренне, кстати, сочувствую мирным жителям в связи с происходящим. Тем мирным жителям, кто все это время не поддерживал фашистскую риторику.

Но вот кого я не понимаю и никогда, наверное, не пойму – нашу скорбящую интеллигенцию. Ту самую, которая нисколько не осуждала сожжение людей заживо. Ту самую, которой все это время было плевать на гибнущих донецких детей.

Ту самую, которой стало вдруг невыразимо стыдно за свою страну. И за свою национальность.

Я хочу обратиться к ней, либеральной интеллигенции, всей скопом.

Уважаемая либеральная интеллигенция! Я русская. И если мне и стыдно – так это за вас, мои хорошие. За ваши аватарки с флагами государства, где на официальном уровне до сегодня прогрессировал фашизм и геноцид.

Мне стыдно слушать ваш вой с националистическим оттенком. Мне стыдно знать, что такое количество моих сограждан готовы в секунду откреститься от родной страны.

Я впервые в жизни поставила на свою страницу в соцсетях флаг России. И вовсе не потому, что поддерживаю военное вмешательство. Нет, не поддерживаю. А потому, что, как писала Анна Андреевна Ахматова – «Я была тогда с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был».

И я со своим народом. И с ребятами из Донецка и Луганска.

И больше всего на свете я надеюсь, что конфликт как можно быстрее завершится. Верю в это. Верю в то, что моя страна не разожжет, а остановит войну на Украине.

И да. Мне не стыдно.

Недавно мы взахлёб пересматривали ролик с короткой заповедью артиста и режиссёра Сергея Бодрова.

Он, улыбаясь своей самой простой на свете и самой невозможной в мире улыбкой, сказал предельно нужное всем нам и предельно точное.

«Во время войны нельзя говорить плохо о своих. Никогда. Даже если они неправы».

Тем более нельзя говорить плохо, если ситуация спорная — по крайней мере, для вас.

Человек не обязан разбираться в тонкостях мировой политики, он, может, только позавчера взрослеть начал, земную свою жизнь зайдя за середину. Ну и пусть он молчит, этот человек, это не главная его обязанность — иметь мнение по любому поводу.

И вовсе преступление — говорить плохо о своей армии, когда правота твоих солдат и офицеров очевидна.

Для меня, схоронившего в Донбассе самых главных друзей, лучших людей в моей жизни, выше этой правоты ничего нет.

Но это для меня. Люди вовсе не обязаны верить мне на слово.

Они хотят доводов.

Они говорят: каждый день противостояния с Украиной — это десять лет будущего раздора, это вечная взаимная ненависть.

Эти люди не знают, какой я старый. Они даже не догадываются, что я это уже слышал.

Только я слышал это по рации в городе Грозном, в кровавой серединке 90-х, когда на нашу волну — федералов и спецназа — вылезал один ныне забытый московский правозащитник.

И он ныл, ныл, ныл, занимая волну, про вечный раздор и вечную войну. А люди служивые, они говорить не горазды — они морщились, как будто им зуб сверлят без заморозки, и смотрели друг на друга с одной мыслью: вот на апельсинка он сюда влез?

Потом, конечно, посылали его прямым текстом.

Но вспомнил я вовсе не о правозащитнике, а как раз о Бодрове и его словах.

Он ведь, давайте признаемся, про ту войну говорил. Она как раз шла тогда. И почти всё те же, что и ныне, артисты и музыканты требовали мира и русской капитуляции.

У них работа такая по совместительству — время от времени кричать: «Рус, сдавайся!»

И они даже добились её — этой ненужной и подлой капитуляции.

И получили в итоге — спустя два года — прямое вторжение на нашу территорию отрядов Хаттаба.

Но они, эти артисты, не испытали ни малейшей вины. Они никогда не испытывают никакой вины ни за что. Они виноваты только в одном: что родились русскими.

И только тогда, в муках, но стремительно, без оглядки на всё это нытьё, была разрешена та проблема. Длившаяся те же восемь лет.

Что мы имели бы сегодня под боком, если б этого тогда не случилось?

Какого размера и какой степени накачки наркотой, оружием и последними практиками террористический анклав был бы там?

И вообразить страшно.

Но главное даже не это.

Прошли считаные годы. Не столетия, которые обещал нам тот правозащитник, а годы.

И вдруг накачанный кокой и добрыми советами своих партнёров Саакашвили решил осуществить один всем нам памятный блицкриг.

И вдруг я вижу в числе самых боевых подразделений, что этот блицкриг свернули в бараний рог, знакомых бородатых ребят.

— А вы чего здесь? — поразился я.

— Главнокомандующий приказал, да.

— Какой такой главнокомандующий?

— Какой такой, Владимир Владимирович, брат, а какой же.

И я засмеялся.

И мы обнялись.

Потом помню уже другую историю: я заезжаю в Донецк — это солнечный день 2014-го, город пронизан канонадой, пуст, машин почти нет, и у кафе «Легенда» меня тормозят ополченцы, но только не местные.

«Ты, — говорят, — кто?»

«А вы, — говорю, — ребята, случаем не из Грозного?»

«Да, а что?»

Ну и познакомились.

И тоже чуть попозже обнялись.

…И теперь, когда мы пересматриваем этот ролик Бодрова, мы пересматриваем его вместе с моими бородатыми товарищами.

Которые сегодня красиво зашли на территорию Украины, да — вот этими самыми.

И странным образом они тоже любят Бодрова. И что вовсе поразительно, не считают, что этот ролик против них.

Потому что этот ролик за них.

…Ещё в том, 2014 году, сидя с ополченцами на луганской окраине, я рискнул и сказал вслух то, что скажу сейчас.

Сначала будет победа. Надо убить змея, обуявшего людей.